Южный Урал, № 10

Звенит над землей в поднебесье,
Плывет на высокой волне
Привольная русская песня
О нашей великой стране.
Внимая ее переливам,
Встают молодые леса,
Тучнеют колхозные нивы,
Озер голубеют глаза.
Слова этой песни простые,
Но чувством большим скреплены:
— Мы дети свободной России,
Мы партии нашей сыны.
Мы строим мартены и домны,
Дворцы для рабочих квартир,
И счастья не знаем огромней,
Чем в мире отстаивать мир.
Лютуют враги за кордоном,
Но только напрасный расчет.
Живая вода Волго-Дона
По нивам колхозным течет.
Не в дальней дали, за горами,
Не в дымке мерцающих рек —
Он здесь,
             Он растет вместе с нами
Грядущего солнечный век.
Счастливых детей наших встретит
Он светом и щедрым теплом.
Зажгли мы огни пятилетий
Своим вдохновенным трудом.
Нам большего счастья не надо,
Чем счастье любимой страны.
Мы — люди особого склада,
Мы — партии нашей сыны.

В. Кузнецов ОТЧИЗНЕ Стихотворение

Я желаю тебе, моя Родина-мать,
Богатеть,
Расцветать непрестанно,
И лесами шуметь,
И морями сверкать
В опаленных степях Казахстана.
Я хочу,
Чтоб по вольным просторам земли
Плодоносные яблони с Юга
Все смелее и дальше бы
К Северу шли
И дошли до Полярного круга.
Я хочу, чтоб все ярче,
Светлей, горячей
Наши мирные зори сияли.
Наша воля крепка,
Наша дружба прочней
Златоустовской кованой стали.
Нет ни штормов, ни смерчей —
Нет силы такой,
Чтобы ясное солнце затмила…
Мать-Отчизна моя!
Будь во веки веков
Неприступною крепостью мира!

Н. Заржевский В ЭТИ ДНИ Рассказ

Шорник Харлампиев сидит на самодельном стульчике и неторопливо петлю за петлей навязывает на конце ремня медные проволочные кольца.

Рабочее место Харлампиева между четвертым и пятым участками цеха. На четвертом работают сложные, многошпиндельные токарные станки-автоматы, на пятом шлифовальные камни снимают с деталей сотые доли миллиметра. На четвертом цокают, автоматически поворачиваясь, головки суппортов, рычат резцы, вгрызаясь в обрабатываемые ими детали. На пятом — шелест ремней, шипение камня, снимающего тонкий, не видимый глазу слой металла, да золотистые пучки искр, рассыпающиеся мелкими, гаснущими звездочками.

На четвертом, на пятом и на других участках цеха работают сложнейшие точные, высокопроизводительные станки. А среди этого сосредоточения воплощенной в металл человеческой мысли, среди высококвалифицированных рабочих цеха, ловко и умело-управляющих сложными станками, сидит на стульчике шорник Харлампиев, чинит, тачает ремни.

Рукава гимнастерки Харлампиева закатаны, и крепкие руки лежат на покрытом масляными пятнами фартуке. На левой руке — шрам. Если б снять замасленную гимнастерку, с которой, как с другом, жаль расстаться, обнажился бы еще один шрам, покрупней, возле левой ключицы.

— То собаки Адольфа памятка, — говорит иногда Харлампиев, и спокойно добавляет, — однако и Егора Харлампиева тоже не один фашист вспоминает…

До войны Егор управлял комбайном, потом воевал, а теперь работает шорником.

К Харлампиеву, в его огороженный жестяным заборчиком «отсек», то и дело заходят рабочие. Старые кадровики — те идут степенно. Протянут табачок или угостят «Беломором», скажут:

— Почини, пожалуйста, побыстрей.

— Можно, — спокойно отвечает Харлампиев и назначает время, когда нужно придти за ремнем.

Молодежь, ремесленники, — те без особых церемоний кричат:

— Эй, шорник, давай быстро! Одна нога здесь, другая там!

Девушки — те более ласково, «товарищем Егором» зовут, мило улыбаются и просят.