Южный ветер

— Правда? Бесцветное существо этот ваш Эймз. Сухой, как палка, типичный университетский дон. Я ему, кстати, обещал минералогическую карту. Скажите, что я про нее не забыл, ладно? Интересно, что вы в нем нашли?

— Он мне нравится, — сказал Денис. — Этот человек знает чего он хочет.

— Этого мало, мой юный друг! — словно вынося окончательный приговор, откликнулся Мартен. — Нужно еще хотеть чего—то реального.

— Что вы называете реальным?

— Санидин и тому подобные вещи. Вещи с приятными именами. А, Фиппс?

Денис промолчал.

А его жизнерадостный друг продолжал тараторить:

— Что—то меня в таверну потянуло. Зайду к Луизелле, выпью. А то от Клуба меня уже тошнит. И вообще, я, пожалуй, неравнодушен к младшей сестре. К самой младшей, той, у которой курчавые волосы — ну, вы понимаете. Эх, знать бы мне получше латынь!

Пещерная таверна Луизеллы давно стала местом, в котором все назначали друг другу свидания. Сюда можно было зайти в любой час и найти себе компанию по душе. В значительной мере честь ее открытия принадлежала дону Франческо; во всяком случае, именно он открыл самую старшую из четырех хозяйничавших в таверне осиротелых сестер. Со временем, убедившись, что все четверо хоть и грешницы, но склонны к раскаянию, и будучи по натуре человеком щедрым, он пришел к мысли, что соблазнительные качества таверны заслуживают не только его внимания. Время от времени он приводил в нее своих друзей—иностранцев и ни один не ушел разочарованным. Вино здесь подавали превосходное. Русские, не допущенные в Клуб суровым мистером Паркером, зачастили сюда в значительных количествах. Здесь к ним относились хорошо. Несколько дней назад один из последователей Учителя, молодой крепыш по имени Петр Красножабкин, — протеже, как уверяли, госпожи Стейнлин — отличился, выпив за один присест шестнадцать бутылок. Он, правда, сломал после этого несколько стульев и еще кое—что, но так мило извинялся наутро, что сестры и слышать ничего не захотели о возмещении убытков.

— Дело семейное, — сказали они. — Приходи и ломай что хочешь!

Вот так велись в таверне дела — по меньшей мере в том, что касается выпивки. Впрочем, и качество закусок не оставляло желать лучшего. Что же до самих сестер, то имя поклонникам их было легион. Любая из них могла выйти замуж за кого бы ни пожелала, но интересы дела, не говоря уж о собственных их наклонностях, требовали, чтобы они ограничивали свои потребности только любовниками.

Мартен скрылся за гостеприимной дверью таверны, а Денису пришло вдруг в голову, что Эймз — убежденный затворник и вряд ли обрадуется, если его потревожат утром.

И вообще, он сейчас, скорее всего, работает.

Денис поразмыслил о том, не навестить ли ему епископа. В самом этом звании присутствовало обаяние. Быть епископом! Мать временами заговаривала о карьере церковного деятеля или хотя бы политика, если поэзия его подведет. Однако одежда да и мнения именно этого епископа казались такими прозаичными и незатейливыми. Промотавшийся брачный агент, как назвал его дон Франческо. Мистер Херд не отвечал представлениям Дениса о духовном пастыре, да он и епископом был всего—навсего колониальным. Серый такой человечек — ни пышности, ни блеска, ни изящества. К тому же нельзя сказать, чтобы Денис произвел на него какое—то особое впечатление.

И вообще, он знаком с ним недостаточно близко, чтобы лезть с визитом в такую рань.

Одно можно точно сказать. Нынче же вечером он отправится в пещеру Меркурия. Кит был прав. Он должен попытаться "найти себя". Нужно побыть одному, как следует все обдумать. Или не нужно? Как—то не хотелось ему оставаться наедине со своими мыслями. Уж больно они были гнетущими. Он нуждался в чьем—либо обществе.

И вообще, Кит сказал "в полнолуние". А луна пока не совсем полная.

Нет!

Он заглянет к Герцогине, посмотрит, чем та занята и, возможно, останется завтракать. Эймз подождет. Как и епископ. И пещера. А к Герцогине он искренне привязался.

И вообще, у нее такой оригинальный дом — этот суровый старинный монастырь, построенный Добрым Герцогом Альфредом.

Глава двенадцатая

— Вот почему я так не люблю обедать с мужчинами. На следующее утро приходится оставаться по—прежнему обходительным. Но ведь нам с вами, Эймз, нет нужды церемонничать? Мне очень хочется, чтобы вы появились у меня нынче вечером. Неужели вы и вправду никак не можете прийти? Я хочу, чтобы вы познакомились с Малипиццо и сказали ему несколько приятных слов. Вы слишком холодны с ним. Самое главное — поддерживать добрые отношения с законом.

— То есть?

— То есть с Судьей, — сказал Кит. — Нет ничего проще, чем проявлять вежливость по отношению к людям, а иногда — и ничего разумнее. Вам хотелось бы провести пару недель в тюрьме? Рано или поздно он вас туда упечет, если, конечно, вы не сумеете внушить ему чувство признательности. Он представляет здесь правосудие. Я знаю, вы его не выносите. Но так ли уж трудно обменяться с ним дружеским рукопожатием?

— Он не посмеет меня тронуть. Моя совесть чиста.