Саша помнила, как однажды в садике потянулась за булочкой и заметила свою руку, маленькую и тонкую, потом увидела, как рука становится большой, костлявой, морщинистой. Саша смотрела на свою руку и пыталась запомнить ее крохотной, детской, начинающей.
Но страх перед человеческой смертью мучил Сашу не слишком долго. Как-то, лет в шесть, она проснулась и почувствовала себя мудрой и бесстрашной. Она испытала уважение перед умиранием, даже трепет, и поэтому будто пожала ему руку. Перед величием всеобщего конца какие-то маленькие чьи-то там смерти были незначительны, и Саша решила, что долгое умирание может быть вполне приемлемым и красивым, даже веселым. В конце концов, там, где все безнадежно, можно делать все, что тебе захочется.
К первому классу, когда другие дети узнавали, что значит быть чужим или грустить в одиночку, Саша успела подружиться с самой смертью, и такие мелочи, как слезы из-за отметок, которые частенько брызгали из глаз одноклассников, Сашу разве что смешили или вызывали в ней презрение: это зависело от того, в каком настроении она была. И поэтому Саша спокойно наблюдала за прыгающими картинками, на которых корчились в агонии одноклассники, а остывшая учительница плыла в гробу.
Однажды, когда весь класс толпился перед спортивным залом, Сережа подошел к группе из четырех девочек, разговаривающих между собой, и толкнул самую смуглую из них. Девочки заверещали, окружили Сережу и стали лупить его ладошками. Сережа вынырнул из оцепления и крикнул:
– А че вы с этой чуркой разговариваете? Пусть идет на рынок торгует!
После этого Сережа посмотрел на Сашу и улыбнулся, ожидая, видимо, ее одобрения. Саша заметила это и сказала так громко, что услышали все:
– Сережа, ты тупой! Это твоя мать на рынке торгует. Значит, ты там будешь, а не Эля!
Несколько человек отвернулись, будто ничего не слышали. Но большинство засмеялись тем издевательским и гнусным смехом, на который способны только дети. Сережино лицо превратилось в серую тряпочку, он стал озираться и хлопать ртом. Тут вышел физрук – открыл дверь спортзала и рявкнул, что пора заходить.
В раздевалке к Саше подошла Эля.
– Спасибо, что заступилась, – сказала она.
– Я заступилась, потому что ты слабая, так что не за что, – ответила Саша и стала вытряхивать из пакета форму.
В конце зимы Саша выиграла школьный конкурс чтецов среди младших классов, для которого выучила стишок про весну, и папа подарил ей большую шоколадку с кусочками вишни. Она продолжала учиться на одни пятерки, хотя похвал в дневнике стало меньше. Мама, видя успехи дочери, бормотала: «Угу, поведение бы еще поправить». Из-за Сашиного поведения маме иногда приходилось – хотя совсем не хотелось, проблем и без нее было много – вникать в Сашину жизнь, чтобы наказать дочь, выкричать все плохое. Саша почти не разговаривала с мамой, потому что запаковывала молчанием свой страх. Но однажды, когда мама узнала, что Саша на физкультуре залезла куда-то, куда нельзя было залезать, и отказывалась спуститься, мама взяла резиновую скакалку и хлестнула ею несколько раз по Сашиной спине. Мама почувствовала, как ее злость вылетела огромным комом, огромнее, чем после крика, а Сашин страх замер, сдох и выпарился, и тогда Саша навсегда перестала бояться мать, но разговаривать с ней тоже не начала, потому что молчанием так же хорошо запаковывалось и отвращение. Это новое, совсем другое молчание пригождалось Саше и дальше, каждый раз, когда мать делала ее телу больно.
Папа будто бы не замечал ничего плохого, он продолжал сиять и рассказывать соседям, какая у него умница Саша. Женя тоже радовался за Сашу, а она проводила с братом все свободное от уроков время и на самом деле тоже ждала вечера, когда они смогут остаться в комнате одни. Он же в своем детском саду считался самым аккуратным и послушным. Женя мог часами лепить из пластилина, хотя другим детям это занятие надоедало уже через несколько минут. Родители были этому рады. Мама часто говорила: «Такой спокойненький, не то что Сашка!»
Когда Женя упал под стол и Саша вызвала скорую, все закончилось нормально. Еще до приезда медиков Саша сунула Жене под нос вонючую нашатырную ватку, и Женя, поморгав, приподнялся на локтях. Приехавшие врачи немного похамили Саше, послушали сердце Жени, прогрубили что-то про психиатра и уехали. Но на следующий день Женя ничего не ел и лежал, поэтому Саша позвонила его врачу, а еще через день они снова сидели в кабинете с видом на психбольничную идиллию. Там Саша сказала, что Женю должны определить в дневной стационар на реабилитацию, врач снова ответил, что мест нет. Тогда Саша сказала, что это необходимость, а врач ответил, что не может взять и нарисовать свободное место.
– Неужели ему не найдется стульчика в музыкальном классе?
– Дело не в этом, у каждого больного есть оплачиваемое государством место. Это и завтраки с обедами в столовой в том числе.
– Да к черту обеды! Я не могу его оставить ни на минуту!