Южный ветер

Мистер Херд присел, закурил и задумался. Он пытался увидеть себя со стороны, в истинном свете. "Я должен разобраться в себе", -- думал он. Конечно, Непенте место спокойное, изобилующее хорошими людьми, с каждым днем он привязывается к острову все сильнее. Но спокойствие это лежит вовне, а где же издавна присущее ему, мистеру Херду, внутреннее спокойствие, ощущение ясности цели и ясности средств ее достижения, осязаемого нравственного служения? Куда они все подевались? Он явно поддался какому-то чуждому влиянию. Что-то новое проникло в его кровь, некий демон сомнения и тревоги, угрожающий разрушить его давно уже принявшие окончательную форму воззрения. В чем тут причина? В изменившемся окружении -новые знакомства, новая пища, новые привычки? В непривычном досуге, впервые за долгое время давшем ему возможность поразмышлять о том, что не имеет отношения к его работе? В южном ветре, влияющем на его еще не окрепшее тело? Во всем сразу? Или дело попросту в том, что завершается еще одна эпоха в его развитии, один из тех ясно определенных периодов жизни, в который все достойные этого названия люди проходят через очистительный процесс сбрасывания изношенной духовной оболочки, избавления от сорной поросли, заглушающей мысли и чувства?

Чем бы оно ни было, мистер Херд уже не чувствовал, как прежде, что он сам себе хозяин. Судьба подталкивала его в сторону чего-то нового -- чего-то внушающего тревогу. Он словно бы медлил на краю некой пучины. Или вернее будет сказать, что прежнее его сознание, до сей поры резво, будто парусная лодка, летевшее по ветру, неожиданно прибилось к тихому берегу -абсолютно и угрожающе тихому, к зачарованному месту -- и обратилось в игрушку обстоятельств, человеку неподвластных. Парус повис в застоявшемся воздухе. С какой стороны света задует живительный ветерок? И куда он его понесет?

Тут взгляд его упал на недавно пришедшее кокетливо стройное судно, стоявшее под обрывом в залитой солнце гавани. Он узнал его по описаниям. То была "Попрыгунья", яхта ван Коппена. Мистер Херд стал припоминать все, когда-либо слышанное о миллионере, и попытался представить себе облик и привычки ван Коппена, взяв за основу достигшие его ушей разрозненные слухи.

Пожалуй, это человек, обладающий далеко не рядовым умом, решил мистер Херд. Человек, с которым стоит свести знакомство. Америка повсеместно прославлена как страна, в которой рано созревают молодые люди. Но отнюдь не каждый американец, достигнув четырнадцатилетнего возраста, погружается в незрелые отроческие размышления о тысячах поражающих род людской болезней и, проникнувшись жгучим желанием как-то поправить дело, открывает мальтузианскую методу, которой в дальнейшем суждено до основания потрясти промышленность и общественную жизнь целого континента. Не каждый похож на юного Коппена -частицу "ван" он присоединил к своему имени, когда заработал семьдесят пятый свой миллион, -- который, имея в ту пору на все про все от силы три доллара и не имея даже тени усов, обладал однако ж умом, достаточным, чтобы осознать гигиеническое значение определенного рода товаров, и неуступчивостью, позволявшей ему -- в интересах общественного здоровья -настаивать на таком снижении их цены, чтобы они (забегая вперед и цитируя рекламу) "оказались доступными семье с самым скромным достатком". Не каждый, о нет, далеко не каждый американец, произведя революционные изменения в технологии и сокрушив парижскую монополию, нашел бы в себе достаточно смелости, чтобы рекламировать по всем городам и весям страны усовершенствованный продукт, силком навязывая его строптивому рынку вопреки распространенным предрассудкам и козням конкурентов. Ван Коппен все это сделал. И сделал, как было не раз отмечено, ни на миг не теряя из виду двойной цели -меркантильной и благотворительной, ибо будучи филантропом по складу натуры, он стал -- как говорится, "под давлением обстоятельств" -- фабрикантом и весьма неплохим. Ему, в отличие от большинства людей, которые лишь себе самим обязаны успехом и которые так и влачат натершее шею ярмо (продолжая, как они это называют, "пахать") -- хватило ума удалиться от дел в расцвете лет, сохранив за собой относительно скромный доход, составляющий пятнадцать миллионов долларов в год. Теперь он расходовал свое время на удовлетворение личных прихотей, предоставив подбирать оставшиеся в деле миллионы любому, кому припадет такая охота. Явно редкостная разновидность миллионера -- человек, полвека наживавший себе постыдную репутацию, а ныне восхваляемый, причем людьми хорошо осведомленными, как благодетель своего отечества.