По словам близкого человека, «Ив — больше стратег, он более сло́жен. Пьер — человек ситуации». Им нравилось испытывать себя на прочность, один — одиночеством, другой — властью, что наэлектризовывало их страсть и ревность. «Когда вы говорите с Пьером, Ив насторожен. Когда вы говорите с Ивом, Пьер сходит с ума», — вспоминала одна из близких подруг. Второе испытание — это гнев Пьера Берже: он кричал и становился совершенно белым. Все попадались под его горячую руку, но при этом не надо было расстраиваться: это признак того, что он вас знает, что вы вошли в их ближний круг. С Ивом было все более инстинктивно: важно, есть ли общение душ или нет. И всё, баста. Он ждал, он требовал, он провоцировал, как любовник, перед которым было не устоять, он всегда находился во дворце, где вершились высокие интриги. В конце концов становилось понятно, как говорила одна сотрудница, «что это особенный модный Дом. Никто не входит в него просто так и не уходит целым и невредимым». Мустафа подтверждал: «После стольких лет здесь вы уже мечены, на вас клеймо, вы не можете оставить его». Модный Дом Диора был школой. Модный Дом Сен-Лорана — это клуб, члены которого иногда вербовались после беседы, которая могла продлиться всего пять минут, ломая жизнь или предлагая другую. Учившийся в Японии и нанятый в 1975 году Пьером Берже Кристоф Жирар, управляющий делами Дома
Наводящий страх, упрямый, Пьер Берже был более сентиментален. Именно Пьер чувствовал в себе человеческую необходимость быть с другими, даже если он, как Оргон[816]
, всегда говорил: «Нет, я не хочу, чтобы меня любили». Он был тем, кто отвезет друга в больницу в два часа ночи и даст то, что человек может дать другому — внимание, щедрость, доверие, деньги. Самое главное качество для него — это, несомненно, верность в дружбе. Он ссорился только с теми, кого любил. «На один день, на два месяца или на всю жизнь», — говорил человек из близкого круга. Вопрос чести. «В другие времена этот авантюрный выходец из Ла-Рошели мог бы быть конкистадором, управлявшим целым дворцом, полным художников и милых паразитов»[817], — писал Матьё Гале.Однажды одна из старейших сотрудниц модного Дома тихо покинула его кабинет, пока он орал и бесновался. Он последовал за ней на лестницу. «На кого же я тогда буду кричать, если никто не собирается меня слушать?» Страсть к театру никогда не покидала его. «У меня нет другой школы, кроме школы моих страстей», — говорил Пьер Берже, который всегда помнил, как, едва прибыв в Париж, испытал потрясение на спектакле «Безумная из Шайо» по пьесе Жироду. Берар и Жуве по-прежнему восхищали этих двух друзей. Следуя их примеру, они учились, слушали, наблюдали, исполняли свои роли от сезона к сезону, будто играли их впервые. Казалось, что они из одного высказывания Жуве сделали свой девиз: «В театре все своеобразно, мимолетно, эфемерно, все имеет характер некоей моды, и все оправдано успехом»[818]
.Пьер Берже и Ив Сен-Лоран делали свою работу, много наблюдали. Оба умели определять тех мужчин и женщин, кто будет им полезен. Но у каждого был свой взгляд. «Он тот, кто тормозит бредовые вещи Ива и кто в то же время стимулирует его… Очевидно, Ив не всегда ценит вкус Пьера. Он мог похвалить ту модель, какой Ив был недоволен». Они оба могли говорить о платье, которое носила такая-то женщина, спустя много лет, но каждый по-разному. Пьер Берже набрасывал портрет человека точной, эффектной, быстрой линией, иногда смешной, всегда красочной, часто устрашающей. Довольно полной сотруднице, одетой в зеленое и желтое, он как-то заметил утром перед дефиле: «О, моя маленькая Габриель, Вы выглядите как яйцо вкрутую посередине листа салата!»