Что бы ни случалось со мной профессии, я могу сказать, что именно с ним я был самым счастливым. Мне тогда не было и двадцати. Как писал Пруст: „Настоящий рай — это рай, который мы потеряли“».
Текст был опубликован в книге, выпущенной по случаю выставки в Музее искусства моды, перед известной фотографией Аведона «Довима и слоны», где платье точно черной линией обвязано лентой. Декольте изображало букву «
Муния открывала дефиле в белом офицерском костюме, с феской на голове. Весна начиналась с отъезда, с образа женщины, садившейся на корабль, например на лайнер «Франция». Как и во времена Диора, Ив Сен-Лоран давал имена своим моделям, как будто он видел в платьях кадры фильма из своей жизни: «Завтра всегда», «Раннее утро», «Блейзер, любовь моя»,
Но в этом году пресса говорила не о черном платье Ива Сен-Лорана, а о черном платье Алайи, последнего кутюрье, кто повлиял на уличную моду. «Мода всегда вызывает интерес и притяжение, но на расстоянии, без необузданного магнетизма… Мода вступила в относительно бесстрастную эру потребления, в эпоху расслабленного и забавного любопытства»[827]
, — резюмировал Жиль Липовецкий[828]. Последним большим успехом моды стал аксессуар — часыОднако создатели моды находились на пике своего медийного влияния. «Я не работаю, вы никогда не увидите, как я рисую, — говорил Филипп Старк[829]
, известный дизайнер 1980-х. — Я развлекаюсь!» Он устраивал акции в любимых местах (Публичные бани,Ив Сен-Лоран наблюдал за этим с ощущением, что все это не в его стиле. Именно Сен-Лоран восхищал публику на бальных вечерах платьями из тафты и тюля (костюм Изабель Аджани для фильма «Подземка» Люка Бессона). Именно он умножил художественные отсылы, без которых мода больше не сможет существовать. Он по-прежнему восхищался Вивьен Ли в фильме «Трамвай „Желание“». «Ее воздушный персонаж, одетый в возвышенные обноски, завораживает меня…» Он любил итальянские фильмы, «Чувство» Висконти, красный бархат, темные драгоценности и «сногсшибательную роскошь XIX века, Феллини, Каллас, Верди», это были его «попутчики», к кому он часто обращался, чтобы избежать реальности.
Ретроспективные показы прославляли его творческий путь, но в нем самом было слишком много жизни, чтобы быть похороненным заживо в своей собственной легенде, в этих мифах, что заточали его в тюрьму. «Элегантность, — говорил он в очередной раз, — это умение забыть все, что мы носим на себе. Есть тысяча разных определений, тысяча возможных вариаций. Прежде всего, значение имеет личность. Элегантность жеста, элегантность сердца. Дело не в том, чтобы носить очень дорогую одежду. Если бы это было так, это было бы ужасно…»