Ив Сен-Лоран

«Я могу работать только в спокойной обстановке домашнего очага», — признавался он журналисту L’Écho d’Oran, кого все же решился принять. «Часто говорят о влиянии того или иного события или путешествия на воображение модельера. Я не верю в это. Я думаю, что как раз наоборот, мы носим вдохновение в себе. Для меня творчество не основывается на чувстве или на чем-то конкретном. Я не представляю себе конкретную женщину, когда рисую модель. Я живу очень интенсивно во время этих недолгих уединений, но тем не менее у меня нет фиксированного графика. Я могу целое утро не прикасаться к карандашу, а то вдруг сделаю, не отрываясь, сорок рисунков на одну из тем, которая вдруг властно захватит меня. Во время этого так называемого инкубационного периода я должен ходить туда-сюда. Вот почему я обожаю эту большую гостиную…» Сидя на бархатном диване, он отвечал журналисту, потирая свои длинные бледные руки. Он так был похож на святого Иоанна Богослова с картины Эль Греко, где апостол держит в руке золотую чашу, из которой убегает змея. Какая тревожная грация! Он любит Баха и собак, но не любую породу. Он любит беспородных собак, вроде «уродливых, но очень-очень добрых, брошенных собак». «Я подбираю их, но они все уже такие старые, что у нас остается не так много времени, чтобы насладиться общением…» Он рисует мрачные портреты. Его любимые авторы? Драматургия Андре Жида[164] («Саул»), Жана Ануя[165], Жюльена Грина и произведения Пруста. «Что меня особенно всегда интересовало, так это „вечера у мадам Вердурен“, потому что мне нравится у Пруста любовь к описанию мелких деталей, полное восстановление атмосферы утраченного времени. Это мода того времени, это манера человека класть локти на стол или брать чашку… Поведение здесь важнее, чем психология персонажей…» Он любит конец XVIII века, ненавидит спорт, но обожает плавать. Что ему не нравится, так это идея, что однажды ему придется научиться водить машину. И последнее: ему нравится быть одному, когда работает. Во время этого интервью он впервые курил (американские сигареты).

Его манера живо отвечать навела журналиста на мысль, что «у модельера средиземноморский темперамент, который прорывается в его беспечной манере говорить. Париж не знает его таким. Я вас уверяю, — писал он, чувствуя себя детективом, который вывел на чистую воду преступника. — Он наконец-то разозлился, а его страстный тон — тон настоящего Растиньяка».

Он не пойдет в книжный магазин «Манэ» покупать любимые газеты. Они сами появятся у него дома. «Ив Сен-Лоран выглядит как застенчивый выпускник»; у него «мечтательный вид утомленного поэта». Весь Париж знал его как «маленького принца», сфотографированного недавно на скамейке в саду Тюильри. Некоторые считали, что он похож на бельгийского короля Бодуэна, другие — на «Байрона в очках нотариуса». Сколько он прочитал таких определений?! Журналисты всегда были убеждены, что у него достаточно ума подстраиваться под них, что он как актер, понимающий свою публику и добросовестно продолжающий играть ту роль, которая вознесла его до небес.

Под пером хроникерш (наиболее влиятельными считались пожилые дамы, которые делали заметки карандашом, не снимая вуаль) «робость» Ива Сен-Лорана стала легендой, как и его альбом для рисования, его карандаш, его очки и его костюмы. Эта робость стала чем-то вроде особого талисмана, означавшего, «что высокий грустный молодой человек готовится к встрече с женщинами всего мира». Мужчины, у кого был развит инстинкт защитника, легко попадали к нему в сети. Иногда он молчалив как ребенок; иногда изумлен, точно старый джентльмен; иногда игрив: «Оптический обман — это важный момент в профессии модельера: я принял этот принцип раз и навсегда».

Молодой выходец из Бордо, его ровесник, написал, точно групповой портрет, историю подобной аморальной молодежи в своей небольшой новелле на тридцати пяти страницах. Она называлась «Вызов» и принадлежала перу молодого Филиппа Соллерса[166], которому тогда был двадцать один год. Его герой, Филипп, родился в 1936 году, как и Ив Сен-Лоран. Он обладал этой «страстью нервной независимости, абсурдной, абсолютной, превратившейся в рефлекс…». Он хладнокровен перед лицом смерти: «Присмотревшись к взглядам, я замечаю, мое молчание всегда принимают за боль. Это кажется мне довольно трогательным…» На вопрос «Чувствительны ли вы к человеческим проблемам?» Ив Сен-Лоран отвечал: «Мне кажется, что у нас достаточно собственных дел… Это ужасно, что я говорю!» — «Интересуют ли вас события в мире?» — «Эти истории меня лично не касаются». Значит, он не так уж страдал в жизни?