Иван

У Ивана появилось еще одна родственная семья. И все вроде бы складывалось хорошо, но однажды, причесываясь перед зеркалом, Иван увидел несколько белых нитей именно в том месте, где прошла, почти коснувшись черепа, пуля. Сначала там волосы просто не росли, и Иван прикрывал эту лысинку волосами, которые росли выше, благо, недостатка в них не было. А тут вдруг седина! Сержант расправил кудри и увидел, что на всю длину обожженного пулей места пробиваются совершенно белые волосы. Это его так расстроило, что он на дежурстве брал и состригал белые волосы. Но глазастые его товарищи разглядели-таки седую полоску у правого виска Ивана и беззастенчиво разглядывали ее и удивлялись. Только Яков Иванович тактично ничего не замечал, а когда понял, что Иван очень страдает, просто по-мужски, успокоил: «Не бери в голову, Иван, все будет хорошо. Вон моя Людмила по тебе с ума сходит, а ведь увидела-то всего два раза».

Иван и сейчас вспоминает с особой теплотой первую встречу с семьей майора в ту холодную мартовскую ночь.

Они прилетели во второй половине дня, но практически была ночь, так как солнце в это время появлялось всего на один-два часа и, осветив правую половину горизонта, опять надолго уползало за сопки, чтобы через восемнадцать-двадцать часов снова подойти вплотную к горизонту. Так было и тогда. Вертолет завис над хоздвором местного госпромхоза, и майор с сержантом спустились по канатной лестнице на плотно утрамбованный снег.

Рядом темными силуэтами возвышались деревянные дома, в одном из которых и жил Яков Иванович.

— Ну, Ванек, сегодня суббота, в части тебе делать не чего пошли ко мне домой! — сказал майор, когда вертолет, взревев, унесся в темноту ночи.

Через каких-нибудь две-три минуты они уже были дома. Обыкновенная северная трехкомнатная квартира. Никаких удобств. На кухне накрытая деревянным кругом-крышкой двухсотлитровая бочка с водой, стол, холодильник, электрическая печка, правда, отопление паровое, вернее, водяное: из-под шторки виднелась огромная чугунная батарея.

Майор включил свет и предложил Ивану раздеться. Вместе обошли все комнаты.

— Вот так мы и живем уже много лет, шатаясь по белому свету, — сказал Яков Иванович.

Дома никого не было: жена майора, Надежда Павловна, работала в райкоме партии, дети, Вова и Люда, были в школе. Вова учился в десятом, а Люда — в восьмом. Обстановка в квартире была весьма и весьма скромной: панцирные кровати, в комнатах детей — письменные столы, самодельные книжные шкафы, на стене в коридоре что-то бормотала радиоточка.

Яков Иванович позвонил по телефону и сказал, что Иван пока будет у него дома, потом позвонил жене, усадил Ивана за стол и подал два больших фотоальбома. «Посмотри пока, а я приготовлю что-нибудь поесть».

Иван, просматривая альбом, вспомнил увешанные фотографиями стены старого крестьянского дома деда Василия, куда попал он в шестнадцать лет по завещанию отца. Точно так было и сейчас: совершенно незнакомые лица, то серьезно, а то и весело смотрели на Ивана, увлекая в неизвестную ему жизнь. Фотографий было много, и Ивану бы пришлось долго рассматривать их, если бы не пришла Надежда Павловна.

— А ну показывай своего героя! — сказала она, сняла шубу, шапку и, раскрасневшаяся от мороза, вошла в комнату, где сидел Иван.

Сержант встал, держа в руках альбом. Перед ним была высокая, довольно симпатичная женщина лет сорока, русоволосая, с большими серыми глазами. Улыбнувшись Ивану сказала:

— Порода ваша, рост, наверно, метр восемьдесят, а в остальном уж больно красив, такие у Сердюченко не водятся. Ладно, потом разберемся, а сейчас извини, скоро наша «саранча» набежит, надо быстренько обед приготовить. — И Надежда Павловна ушла на кухню.

А «саранча» действительно не заставила себя ждать. Не успел Иван опомниться от первой встречи, как послышалось разноголосье, и в комнату ввалились сразу двое — один высокий и худой, лет шестнадцати, но уже с маленькими усиками, а другая — среднего роста с длинной, до пояса, косой, лет четырнадцати.

— Меня зовут Вовкой, — сказал парень.

— А меня — Люда, — сказала девочка и, схватив Ивана за руку, потащила в свою комнату. Вовка последовал за ними.

— Ты Иван, мы знаем, — защебетала Люда, — вот тут садись, Вовка запусти магнитофон, а ты пока расскажи о себе, — и девочка села напротив и приготовилась слушать.

Вовка включил магнитофон, установил на малую громкость и посмотрел на Ивана.

— Да я не знаю, о чем рассказывать, — сказал Иван. — Может, потом, как-нибудь?

— Можно и потом. Что к парню пристала? Пусть отдохнет, пойди лучше помоги родителям, — тоном старшего потребовал Вовка.

— Опять я! — вспыхнула Люда, но все, же подчинилась.

— Вот привязалась, все ей расскажи да расскажи. Когда дембель?

— Дембель этой осенью. С вашим отцом и уволимся, только отца будет увольнять Министр обороны, а меня — твой отец.

— А мне на следующую осень только идти, — с какой-то грустью сказал Вовка. — Куда попаду. Может, как ты — в эту глухомань, хотя нам и не привыкать: отца всю жизнь по глухомани гоняли, а мы за ним, я уж восемь школ поменял.