Иван Берладник. Изгой

    - Вот возьмём Галич…

    - Возьмём ли - нет ли, а живём один раз! Это судьба - сегодня ты жив, а завтра нет тебя. Все под небом ходим, никто от судьбы не уйдёт. Ждать обещанного - можно не дождаться.

    - Своё берём, коназ Иван, - вставил слово Отрок.

    Он говорил правильно, поэтому Сартак терпел, что младший брат встревает в разговор.

    - Нет, вы не своё берете! - Иван еле сдерживался. - Вы меня грабите! Меня осиротить хотите! Вот вам мой сказ - или вы сей же день ворочаете всё, что награбили, или прочь с моей земли!

    Он распахнул рукой полог шатра, указывая на розовеющий вдалеке закат, не заметив, что сгоряча выплеснул из чаши мёд наземь. В шатёр ворвались запахи костров, шум и крики. Отчаянно вопила женщина…

    Глаза у обоих братьев-ханов сверкнули.

    - Ты своё слово сказал, коназ Иван? - медленно промолвил Сартак.

    - Сказал. И слово то последнее! Братья-ханы переглянулись.

    - И мы своё скажем, - произнёс Сартак. - Потом. А сейчас надо есть, пить и веселиться!

    Иван развернулся и вышел из шатра, швырнув наземь пустую пиалу.

    На другое утро ушичане с удивлением следили за тем, что творится в стане осаждающих. Берладники не на шутку сцепились с половцами, отнимая полон и уцелевшую скотину. Шум, гам, неразбериха стояли такие, что ушичане не знали, радоваться или печалиться. Вроде бы хорошо - враги перессорились и оставили их в покое. А с другой, худо - как бы не озлились поганые, как бы не прошлись огнём и мечом по земле, вымещая злобу и досаду!

    Половцы зубами и когтями вцепились в награбленное. Но многим пришлось расстаться с чужим добром. Третьего хана, пошедшего с ними, крещённого именем Данила, не было в шатре - он ещё вчера отправился в дальний поход в зажитье и подоспел с полоном как раз в разгар спора. Без лишних слов берладники налетели на половцев и отобрали весь полон и добро до последней нитки.

    Это разозлило степняков, и на рассвете следующего дня их стан весь, как один человек, пришёл в движение. Всадники собирали шатры, затаптывали костры, сгоняли в кучу уцелевшую скотину и немногочисленных пленников, которых не сумел отбить вчера Иван, навьючивали на повозки ханские юрты и спешили покинуть окрестности Ушицы.

    Не обращая внимания на предостерегающие крики, Иван с малым числом ратников выскочил наперерез головному отряду, где под своим бунчуком скакал хан Сартак с дочерью и старшим сыном.

    - Что это, хан? - спросил Иван, осаживая коня. - Куда вы идёте?

    Сартак хищно оскалился, наклоняясь вперёд:

    - Не по пути нам, коназ Иван! Расходятся наши дороги. Степь велика. Молись, чтобы не пересеклись наши пути!

    - Ты бросаешь меня? А наш уговор?

    - Ты сам первым его нарушил. Кипчаки не могут больше оставаться и воевать за тебя, потому что ты не даёшь нам воевать…

    - Не даю грабить, - начал Иван. Но хан лишь махнул рукой, показывая, что разговор окончен.

    Князь обернулся к Турче. Девушка сидела в седле, гордо глядя вдаль, поверх головы Ивана.

    - Турча, а как же обещание… Я тебя княгиней сделаю.

    - Ты? - скривилась степнячка, на миг опустив взгляд. - Ты не сумеешь. Ты не воин, а трус!

    - Турча!

    - Пошёл прочь! - она выхватила камчу. - А не то захлестну арканом и уволоку в степь!

    Она двинулась прямо на него, и Иван повернул коня. Половцы шли мимо широкой рысью, пригибаясь к сёдлам, и лица у всех были, как у голодных зверей. Несколько рук потянулись к арканам, и Иван, хоть и чувствовал за собой ряды своих берладников, поспешил отъехать в сторону. Добра не будет, если он по-глупому сейчас попадёт в полон. Добра не будет, даже если его и отобьют.

    Мрачнее тучи воротился он в свой стан. Тимофей Попович и Мошка с Бессоном, ближние соратники, встретили вопросительными взглядами.

    - Чего теперь будет, княже? - первым не выдержал Бессон.

    - Не ведаю, - Иван обернулся на стены Ушицы. - Попытаемся взять град сей.

    Но ни первый, ни второй приступ удачи не принесли. Не было у берладников прикрытия из дождя половецких стрел, десятками падали они под стенами города. А тут ещё пошёл дождь, ознаменовав конец бабьего лета, и надежды поджечь крепость растаяли как дым.

    В один из осенних мокрых дней в стан к берладникам пробился гонец. Сгоряча его чуть не пристрелили, приняв за вражеского лазутчика, но он успел назваться, и его провели к Ивану.

    Увидев гонца, Берладник чуть со стольца не свалился. Перед ним стоял сотник боярина Шварна - тот самый, который когда-то отбил его под Черниговом у людей Долгорукого. Осунувшийся, заляпанный грязью, шатаясь от усталости, он шагнул к князю и поклонился:

    - Здрав будь, Иван сын Ростиславович.

    - И ты здрав будь, Бермята, - с трудом вспомнил имя сотника Иван. - С чем пожаловал?

    - Весть до тебя недобрая, княже. Послал мя сам князь Изяслав Давидич с наказом, дабы ты сей же час поворотил коней и поспешал в Киев, ибо великая до тебя нужда.

    - Как - в Киев? - Ивану показалось, что он ослышался. - Да на что?