Иван Берладник. Изгой

    Весь Добрудж встречал берладников. Высыпали из домов жены, матери и сёстры. Где-то слышались радостные крики, где-то голосили вдовы и осиротевшие родители. Раненых с причитаниями развозили по избам. А здоровые толпой, толкаясь и мешая друг другу, собирались к вечевой ступени.

    На помост взошёл Держикрай Владиславич с другими воеводами. Взмахнул шестопёром, гаркнул, требуя тишины, и площадь стала стихать. Люди шикали друг на друга, толкали локтями, кивая на старшего воеводу.

    - Вольный люд берладский! - заорал, надсаживаясь Держикрай. - Одолели мы поганую силу. Нехай не ходят на наши нивы, не зорят наши сёла и хутора. Дорого досталась нам победа. А дорога она нам вдвойне, что принёс её Иван Ростиславич…

    Иван аж вздрогнул. Люди, что были вокруг, стали озираться на него, показывать пальцами.

    - Где ты, Иван Ростиславич? - крикнул Держикрай. - Выдь, покажись людству!

    Иван протолкался к вечевой ступени, поднялся на самый верх.

    - Дивитесь, люди! - воевода вскинул шестопёр. - Теперя зарекутся поганые ходить на наши земли! У нас свой князь есть, берладский! Он нас ото всякого лиха оборонит! И пущай недавно у нас Иван Ростиславич, а уж показал он себя добрым воином и лихим рубакой… Но не я один всё решаю, а всё людство берладское. И како вы ныне скажете, тако и будет. Люди! Как вы скажете? Любо ли вам, чтоб был У нас свой князь? Чтоб водил наши полки, судил и княжил по всей нашей Правде?

    - Любо! - крикнул кто-то. Иван бросил взгляд в ту сторону - кричал Степан Хотянич.

    - Любо! Любо! - подхватили остатки дружины, Размахивая обнажёнными мечами.

    - Любо! - всё больше голосов звучало на вечевой ступени. И среди них слышался пронзительный, сходящий на визг, голос Тимохи-поповича.

5

    Не задерживаются в ножнах мечи, не скучают в конюшнях добрые кони. Полжизни проводят в седле берладники. А осенью и вовсе днюют и ночуют в степи. Вниз по Пруту, Серету и Днестру идут купеческие лодьи. По дорогам спешат обозы с товаром - начинается пора торгов. Для тех, кто живёт разбоем, самая пора - что ни день, привозят в Добруджу возы с житом, гонят отбитый у валахов скот и табуны половецких коней. Сами мало-помалу торгуют.

    Изредка тревожили заставы малые половецкие выходы - остатки разгромленных летом орд нет-нет да и показывались на берегах Днестра. Набегали и валахи, и болгары. С этими расправлялись по-соседски быстро и споро - намнут бока, кого насмерть пришибут, да и разойдутся восвояси. Как-то возле самого Малого Галича видели вроде бы греков. Собрали ополчение, кинулись - а тех и след простыл.

    Весь конец лета и добрую половину осени не вылезал Иван из седла. Недобитые половцы не давали покоя. А там пришлось защищаться от воеводы с Текуча, когда там надоели шастающие вокруг ватаги берладников. В Текучем жили вперемешку угры, валахи, болгары и свои, русичи, а вот сошлись в бою ещё более жестоком от того, что бились-то ни за что. От Текучего, меняя коней, пришлось и скакать вдогон за неуловимыми греками. Да ушли те к Доростолу.

    В прежние времена берладники дошли бы до границ и повернули вспять, но не теперь. Под началом Ивана была не одна сотня - три с малым сотни мечников, лучников и копейщиков. Переорали они на вече своего князя - мол, с тобой нам удача, пошли пограбим греческие приграничные крепостцы. И не сумел убедить их Иван не лезть на рожон. Тот же Тимоха-попович молвил, возложив длань на Иванов локоть:

    - Мы, княже, своим законом живём. Ты над нами поставлен, вроде как голова, а только голове без тела деться некуды! Это как Богу без людей - и Господь мир сей сотворил, чтоб было, кому явить своё величие и силу!

    И Иван пошёл на маленькие греческие поселения. Возвращались с добрым прибытком - гнали скотину, в телегах везли кувшины вина, ткани, узорочье, всякую рухлядь. Холопов не брали, и то хорошо. Озирая обоз и своих ватажников, Иван вспоминал, как берладники врывались в дома, наотмашь рубили встающих на пороге хозяев и тут же, перешагнув через ещё не остывшие тела, принимались рыться в сундуках. Кричали бабы, плакали дети, визжали насилуемые девки.

    Три деревеньки они прошли, забирая всё, что могли унести, и оставляя за собой пожарища и разор. Ушли не потому, что досыта ополонились - просто дозорный заметил, что будто бы вдали показались разъезды греческих войск. И пусть до Доростола было ещё неблизко, ватага повернула назад, в Берлад.

    Иван ехал впереди, понурясь. Только-только оправившийся от раны Мирон и Степан Хотянич отстали, и к князю подъехал Рядило - бывший отрок боярина Кочерги. Парень лучился счастьем.

    - Во, видал, княже? - выхватил он из-за пазухи платок тонкой ткани и несколько ниток ярких бус. - Все девки в Добрудже ныне мои. Как мнишь, коль Домажировне подарю, поцелует аль нет?

    - Почём я ведаю? - нахмурился Иван. Вспомнилась молодая гречанка, с которой сдирали этот плат и эти бусы. Она бросилась прямо под копыта Иванова коня, да споткнулась, и Рядило настиг её, повалил на землю и ударил, чтоб не шибко кричала. Потом её вязали и куда-то волокли…

    - Аль себе Домажировну сберегаешь? - угадал Рядило. - Я поперёк князя не полезу!