Иван – бессмертный

   Он пристегивает ремень безопасности, и Ваня вспоминает про свой, повторяя его движение. За рулем он чувствует себя зло и растеряно – сам, совсем сам, один, без Лешки, Ваня управляет машиной второй раз в жизни, но – больше нет восторженного предвкушения. Он вспоминает положение ног, переключает передачу, и машина слушается легко – обманчиво послушная. У него нет четкого плана, но в прошлый раз Салтан легко засек машину; остается только надеется, что она интересует его всё еще. Ваня выезжает на дорогу и медленно едет в правой полосе – он сейчас совсем не уверен в своей реакции. Проезжающие машины сигналят, обгоняя его, но перевертыш не торопит – только переключает радиостанции, выбирая, и делает музыку громче. Из колонок льется старый американский рок, и какой-то ковбой сипло поет о любви.

– Молитвы действительно работают? – Ваня спрашивает, не в силах молчать.

   Даже с музыкой, вдруг потеряв братьев, он чувствует себя в тишине; одиноким.

– Не могу проверить сам. Так что должны бы. Территория другого бога.

– Язык жжется?

– Жжется, – перевертыш усмехается, и Ваня не может понять опять.

   То ли правда, то ли шутка, то ли и то, и то одновременно.

   Час пик уже миновал, темнеет стремительно, и вдоль дорог зажигаются фонари. Машин еще достаточно, и Ваня движется вслед за ними, не разбирая названия улиц и направление – направление не имеет значения для его цели. Вскоре он оказывается на каком-то шоссе и всё-таки прибавляет скорость. Он всё еще не уверен в реакции, но еще – не уверен, что ему еще есть, что терять. Растерзанное тело дневного сторожа снова встает перед глазами, и Ваня вжимает педаль газа. Его вяло плетущаяся машина вливается в поток, ровняясь с остальными, и железные бока мелькают перед глазами, исчезая раньше, чем Ваня успевает сообразить. Он никогда не ездил так быстро сам.

   Салтана всё нет.

– Значит, он сильнее? – спрашивает Ваня, продолжая давно прерванный разговор.

   Перевертыш его понимает.

– У Мораны не было сыновей, чтобы их убить.

   Ни да, ни нет, и Ване не хочется больше думать о смерти. Он давит на газ, лишь после сам осознавая движение, и машина резво бросается вперед – как конь, почуявший свободу; как оголодавший хищник. Сравнение с конем неудачно, и Ваня вспоминает призрачных лошадей, сквозь бурю сметающих вооруженных вояк. Как те падали, с криком, как Ваня не смотрел на их тела, не смотрел на Василия Петровича, как смеялся Лешка, как Гришка хмурил брови, как ворчал отец, и – он не может не думать. Кажется, отметка спидометра давно перевалила за сто.

   Звук сирены пробивается сквозь металл дверей, но Ваня слышит его словно издалека, из прошлого, сквозь толщу воды. Запоздало он вспоминает, что должен смотреть в зеркала, не только вперед, и замечает полицейскую машину, с включенной мигалкой мчащуюся вслед за ними. Перевертыш не останавливает его, не пытается привести в чувство – он тих, заметно бледен, и это отрезвляет Ваню хлеще крика. Он помнит, как легко, играючи, перевертыш навел морок на остановившего их "гаишника". Ему нечего бояться, и, всё же – он знакомым движением подносит руку к губам, кусает костяшки, сжимаясь, и хмурится.

– Прижаться к обочине, – слышится из громкоговорителя.

   Ваня снижает скорость, но не останавливается полностью. Проблемы с законом – не те, которые он мог бы решить сам, не те, на которые у него есть время, и он смотрит на дорогу и больше – на перевертыша; с вопросом. Тот делает несколько глубоких и бесполезных вдохов, сглатывает и не смотрит в ответ.

   Теоретически, на своей крутой тачке они могли бы оторваться.

– Останавливайся, – командует перевертыш, пересиливая себя; сипло.

   Ваня давит на тормоз с облегчение. Устраивать гонки он не готов, "Форсаж" вообще никогда не был его любимым фильмом. Они прижимаются к обочине, позволяя полицейской машине догнать себя, и Ваня опускает стекло на своем окне. Сирена не выключается, и звук её бьет в виски, приближаясь.

– Помнишь, что я тебе сказал? – бросает перевертыш торопливо. – Круг, нож, глаза, молитва.

– Примерно.

   Полицейская машина останавливается перед ними, преграждая дорогу – так, чтобы они не могли скрыться, дав по газам. Дверь открывается, и из полицейской машины выходит уже знакомая Ване тощая девчачья фигурка. Девчонка неспешно подходит к ним, наклоняется к открытому окну, и в глазах её светится злорадное веселье.

– Нас ищешь? – спрашивает Рита.

   Именно их. Ваня не отвечает, но это не смущает обычно угрюмую девчонку – как будто их ждет много, много ужасного. Она бросает взгляд на перевертыша на соседнем сидении, но не спрашивает, кто.

– Вам совсем не в ту сторону, парни.

   Ване противно от её веселья – не от страха, и, даже в лучшем настроении, Рита явно не та, кто будет долго веселиться в одиночку. Глаза её жесткие – как и были, и улыбка быстро гаснет, превращаясь в привычную тонкую линию.

– Пересаживайся. Я поведу.

   ***