Иван Болотников

– Враг подался в степи. Но надо добить ордынцев. Пусть навеки запомнят наш карающий меч! – блестя дорогими доспехами, воскликнул Борис Годунов и самолично, вместе с воеводой Федором Мстиславским встал во главе войска.

Русская конница понеслась вслед за убегающей ордой. Казы-Гирей, темники и мурзы, кидая повозки, русских полонянок и оружейные запасы, оставляя на поле чувалы, вьючных коней с награбленной за время похода добычей и бронзовые котлы с еще не остывшей бараньей похлебкой, сломя голову, отступали к Оке.

На восходе солнца Казы-Гирей со своими отборными передовыми сотнями достиг широкой русской реки и приказал сделать уставшим взмыленным коням короткую передышку.

Но тут показалась русская конница. Крымский повелитель в страхе метнулся на коне в Оку. За ним кинулись мурзы и тургадуры. Испуганные храпящие кони не шли в воду, но на них напирали другие всадники. Началась давка, сумятица…

Оставив в Оке несколько тысяч утопленников, Казы-Гирей, с трудом выбравшись из реки, поскакал дальше, бросив на берегу золоченую повозку с походным троном и кожаными мешочками с дорогими каменьями.

Передовая конная рать настигла татарские тумены возле Тулы. Ордынцы были наголову разбиты, несколько знатнейших мурз и более тысячи джигитов были взяты в плен.

В этой схватке был ранен Сафа-Гирей ¹²⁴. Однако мурзу спасли верные тургадуры, умчавшись с Сафой в родные степи.

Потеряв за свой поход десятки тысяч воинов, угрюмый крымский повелитель темной ночью на русской крестьянской телеге возвратился в Бахчисарай.

Так бесславно закончился набег кичливого и тщеславного Казы-Гирея.

ЧАСТЬ VII ГОРЬКИЙ ХЛЕБ Глава 1 В РОДНЫЕ ДЕРЕВЕНЬКИ

Около недели посошные люди еще жили в княжьей усадьбе. Чтобы мужики без дела не слонялись по двору, Андрей Андреевич заставил их в холопьем подклете мять кожи, чинить хомуты, плести лапти для многочисленной дворни.

Сам князь был добродушен, приветлив, кормил страдников вволю.

– После удачливого похода господин наш всегда таков, – пояснил мужикам Якушка, который ходил с перевязанной щекой, пряча под тряпицей кровоточащий сабельный шрам.

Из сорока ратных мужиков с поля брани вернулись только три десятка.

Павших воинов хоронили с великими почестями в общей братской могиле. На панихиде был сам государь Федор Иванович, святейший патриарх Иов, царев правитель Борис Годунов, князья, бояре, Москва посадская.

Царь плакал, много и усердно молился и оказал большие милости победившему воинству. Пожаловал великий государь ближнему боярину конюшему Борису Годунову шубу со своего плеча, цепь золотую, три города и титул Слуги ¹²⁵да золотой сосуд Мамаевский ¹²⁶.

Воевода Федор Иванович Мстиславский получил также шубу с царских плеч, кубок с золотою чаркой и пригород Кашин с уездом.

Остальные князья, бояре, дворяне, дети боярские ¹²⁷и другие служилые люди были пожалованы государем всея Руси вотчинами, поместьями, деньгами и дорогими подарками.

Всю неделю пировала Москва боярская в государевой Грановитой палате.

Посошные люди князя Телятевского получили за ратную службу от царева имени по два рубля.

Мужики всей гурьбой потянулись в кабак на Варварку, до полуночи пили за ратные успехи, поминали павших, опьянев, горланили песни.

Однако на другой же день князь Телятевский посадил крестьян вновь за изделье. Мужики томились княжьей работой и рвались домой в деревеньки.

– Середина июля, братцы. Скоро зажинки на нивах зачинать. Басурман побили – пора и по избам вертаться.

Вечером крестьяне повалились спать, а Иванка с Афоней вышли из подклета, опустились на завалинку, заговорили вполголоса.

– В село тебе нельзя возвращаться Афоня. Заподозрил тебя приказчик. Видно, Авдотья рассказала Калистрату, как ты к ней в избу наведался.

– Сам о том все дни думаю, парень. Одначе не впервой мне в такие передряги попадать. Выкручусь.

– Калистрат – мужик дотошный. Может пытку учинить. Выдюжишь ли?

– Выдюжу, Иванка. Хоть помирать придется, но и словом не обмолвлюсь. Я мужик терпкий. А может, еще и обойдется.

– Добро бы так, Афоня.

– Сам-то как на село пойдешь? Тебя, вон, князь в свою оружную челядь приписал. Стремянным при себе определил.

– Сбегу из усадьбы, друже. Мое дело землю пахать. Пускай князя другие холопы оберегают.

Через три дня государь всея Руси Федор Иванович повелел рать распускать.

Князь Телятевский собрал мужиков на дворе и произнес:

– Святой Руси вы отменно послужили. Теперь ступайте в вотчину хлеба убирать. После Ильина дня приступайте к жатве на моей ниве. Управитесь к бабьему лету – доброго вина поставлю да на зиму лес разрешу валить. Езжайте с богом.

Иванка прощался с Афоней за тыпом.

– Передай отцу, что скоро в селе буду. О Гнедке пусть не горюет.

– Жаль мне тебя, Иванка. Поедем в село с нами.

– Нельзя, Афоня. Князь и слушать не хочет. Ежели сейчас поеду – вернет и па цепь посадит. Попытаюсь добром отпроситься. А ежели чего – сбегу.

На второй день Иванка снова заявился в Телятевскому.

– Не рожден я холопом быть, князь. Отпусти меня из своей дружины.