Иван Болотников

– Стойте, стойте, милочки!.. Пошто разбоем? Чай, не басурмане какие, так и быть поднесу. Найду малу толику.

– Вот это по-нашему. Неси, хозяин!

Ватага уселась за столы, а Евстигней поманил Гаврилу.

– Помогай, милок.

– А Варька? Подымусь, кликну.

– Не, пущай носа не кажет. Ох, разорят меня, нечестивцы. Эку ораву накормить надо.

Вздохнул скорбно, однако и снеди принес, и медку бражного поставил.

«Хоть бы так обошлось. Народ лихой. В соседней вотчине, чу, боярские хоромы порушили, животы пограбили, а боярина дегтем вымазали – да в кучу назема. Уж не те ли самые? Упаси, господь!»

Слушал, поддакивал, ходил со смирением. Раза два поднимался наверх, ступал к горнице, ловил ухом богатырский храп.

«Крепок на сон Федотка. Изрядно винца-то хлебнул, вот и сшибло».

Веселые начали укладываться на ночлег; валились на пол, заполнив подклет. Вожака Евстигней позвал наверх.

– В горнице-то повадней будет, милок. Тут, правда, у меня мужичок проезжий. Вишь, как разливает. Поди, не помешает?

– Мужик-то? Чудишь, хозяин. Наш Филипп ко всему привык, – Сергуня широко зевнул и повалился на лавку. Сыто, разморенно молвил: – Толкни на зорьке.

Евстигней вышел из горницы и столкнулся в дверях с Федоткиными мужиками.

– А нам куды? В подклете ступить негде, – сказал Изоська.

Евстигней малость подумал и ткнул перстом себе под ноги.

– Вот тут и заночуем. И я с вами. Щас овчину брошу. Ладно ли?

Мужики согласно мотнули бородами: и Федотка рядом, и хозяин с ними.

Евстигней поднялся, когда загуляла заря и робкий свет пробил сумрак сеней. На дворе горланили петухи.

«Пора вожака подымать, неча дрыхнуть».

Сергуня вставал тяжко, зевал, тряс головой.

– Чару бы, хозяин.

– Налью, милок, налью.

Опохмелившись, Сергуня спустился в подклет, принялся расталкивать ватагу.

– Вставай, веселые. В путь!

Снялись быстро, знать, и впрямь торопились.

– Прощевай, хозяин. Добрые мы седни, порухи чинить не будем. Не поминай лихом, – молвил на прощание Сергуня.

– С богом, с богом, милочки.

Когда вымелись со двора, спросил Гаврилу:

– С чего бы им поспешать? Не ведаешь, Гаврила?

– Ведаю. Вечор спьяну-то проболтались. Боярские хоромы чу, разорили. Губные же старосты ¹⁴⁸стрельцов за ими снарядили, вот и недосуг гостевать.

– Вона как, – протянул Евстигней. – Хоть нас бог-то миловал.

Федотка проснулся от шумной брани хозяина постоялого двора. Тот сновал по горнице и сыпал проклятия:

– Нищеброды, паскудники, рвань воровская!

Было уже утро, и солнечный луч грел избу. Федотка потянулся, сел на лавку и с минуту, кряхтя и покачиваясь, тупо глядел в пол. Потом поднял кудлатую башку на Евстигнея.

– Че орешь?.. Тащи квасу.

Евстигней, сокрушенно покачивая головой, заохал:

– Ой, беда, милок, ой, напасть на мою голову! Каф-тан-то новехонький, суконный. Намедни справил.

Помятое, опухшее лицо Федотки все еще досыпало, мутные глаза безучастно скользнули по Евстигнею и вновь вперились в пол.

– Квасу, грю, тащи.

– Щас, милок… Кафтану-то цены нет. Сперли, окаянные.

– Че сперли? – помалу стало доходить до Федотки.

– Кафтан. Удал скоморох в горнице ночевал. Кафтан с собой унес да ишо сапоги прихватил. Вишь, в лаптях остался. Я-то в сенях с твоими мужиками лег. Проснулся, а его нет, чуть свет убрался и ватагу свел. У-у, лиходей!

– Кой скоморох, что за ватага?.. Изоська!

Мужики появились в дверях.

– Звал, Федот Назарыч? – спросил щербатый.

– Че он мелет? – кивнул Федот на Евстигнея. – Скоморох… ватага.

– Были, Федот Назарыч. Вечор нагрянули. Ты почивал, а большак их тут улегся, – пояснил Изоська.

Федотка сунул руку под изголовье.

– Кушак… Где кушак? – заорал он.

Мужики молчали. Федотка заметался по горнице, лицо его побелело, борода ходуном заходила. Подскочил к Евстигнею, рванул за рубаху.

– Где кушак? Куды кушак подевался?

С округлившимися глазами яро затряс Евстигнея, а тот забормотал:

– Ты что?.. Ты что, милок? Аль не слышал? Скоморох ночевал… Отчепись!

Федотка, как подкошенный, плюхнулся на лавку.

– Без ножа зарезал… Плутень ты. Пошто скомороха впущал?

– А куды ж деваться? Народец лихой, мужики твои видели. Едва двор не порушили. Слава богу, что так обошлось. У соседей, чу, боярина побили и хоромы пожгли.

Федотка убито повел глазами по горнице. Понурый взгляд его остановился на мужиках.

– А вы куды глядели? Это так-то вы меня блюли? Ну погоди, сведаете кнута!

– Что серчаешь, Федот Назарыч? Мы-то тебя упреждали – не ходи в горницу, будь с нами. Не послушал, – обидчиво проронил Изоська.

– Молчи, раззява! – гневно выпали л Федотка. – Я-то во хмелю был, а вы трезвы сидели. Запорю!

– Да чего горевать-то, милок? Не велика пропажа. Чай, новый кушак справишь. У меня вон кафтан унесли. Нёшто теперь убиваться? – попытался утихомирить Федотку Евстигней.

– Да что твой кафтан? Тьфу! – все больше распалялся Федотка. – А вы че рты разинули? Запрягайте коня!

Мужики кинулись во двор, а Федотка суетливо, не попадая в рукава, начал облачаться в сермягу.

– Куды ватага сошла?

– К лесу, милок, по дороге. Аль догонять будешь?

– Буду, хозяин! До губного старосты дойду. Оруж-ных людей снаряжу, никуды не денутся. Догоню^ татей!

– Даст ли оружных староста? Ныне всюду разбой.