Иван Болотников

– Даст! Человек я государев. Федот Назарыч Са-жин – купец гостиной сотни. Даст!

Глава 5 ВАСЮТА

Ночь. Лес гудит, сыплет дождем и хвоей; колючие лапы и сучья цепляются, рвут рубаху. Босые ноги разбиты в кровь.

Шли долго. Но вот мужик остановился и молвил, переведя дух:

– Теперь не сыщут. Далече забрались… Жив ли, паря?

Иванка устало привалился к ели; его знобило, в глазах плыли огненные круги. Мужик снял зипун, накинул Болотникову на плечи. Иванка слабо отмахнулся.

– Не надо. Зазябнешь.

– Одевай, знай. Худо тебе, паря. Сколь в воде простоял, вот лихоманка и крутит. А ты потерпи, сейчас костер запалю, согреешься.

Мужик нырнул в чащу. Его долго не было, но вот он появился с охапкой валежника; опустился на землю, достал огниво.

Когда костер разорвал тьму, Иванка впервые увидел его лицо. Оно было молодо и румяно, с небольшой курчавой русой бородкой и веселыми глазами. Одет парень в синюю рубаху и холщовые порты, заправленные в сапоги, на голове – суконный колпак.

– Как звать, друже?

– Васютой. Васюта Шестак я, из патриаршего села У гожи, – словоохотливо промолвил парень.

– Это от вас на Москву рыбу возят?

– Ишь ты, – улыбнулся Васюта. – Наслышан? От нас, от нас. На озере Неро село-то. Самого патриарха и государя рыбой тешим… Да ты к огню ближе, кали пятки. Тебе сугреву надо.

Васюта поднял с земли котому, развязал и протянул Иванке добрый кус сушеного мяса и ломоть хлеба.

– На, пожуй.

Иванка был голоден: два дня ничего не ел. Вытянул ноги к костру и принялся за горбушку. А Васюта вновь нырнул во тьму и вернулся с пучком ивняка.

– Наломал-таки. Тут речушка недалече. Лапти тебе сплету.

Подкинул валежнику. Болотникова обдало клубами дыма; но вот лапник затрещал, пламя взметнулось ввысь, посыпались искры, и едкое облако пропало, растворилось.

– Ходишь за мной. Из ямы вызволил…

– Из ямы-то? Поглянулся ты мне, вот и вызволил, – простодушно ответил Васюта. – Дай-ка ступни прикину.

Болотников смотрел на его ловкие сноровистые руки, и на душе его потеплело: «Кажись, добрый парень. Но зачем к Мамону пристал?»

– Сам сплету, – придвинулся он к Васюте.

– Сам? Ишь ты… Ужель приходилось?

– Мыслишь, сын боярский? – усмехнулся Иванка.

– А разве нет? Одежа на тебе была господская, вот и подумал.

– Сохарь я, сын крестьянский. А кличут Иванкой.

– Вот и ладно, – повеселел Васюта. – Теперь и вовсе нам будет повадней, – однако ивняк оставил у себя. – Квелый ты еще, лежи. Лихоманку разом не выгонишь.

Дождь утихал, а вскоре иссяк, и лишь один ветер все еще гулял по темным вершинам.

Васюта споро плел лапти и чуть слышно напевал. Иванка прислушался, но протяжные, грустные слова песни вязли в шуме костра.

– О чем ты?

– О чем? – глаза Васюты стали задумчивыми. – Мать, бывало, пела. Сестрицу ее ордынцы в полон свели. Послушай.

Васюта пел, а Иванке вдруг вспомнилась Василиса: добрая, ласковая, синеокая. Где она, что с ней, спрятал ли ее бортник Матвей?

Василиса!.. Родная, желанная. Вот в таком же летнем сосновом бору она когда-то голубила его, крепко целовала, жарко шептала: «Иванушка, милый… Как я ждала тебя».

«Теперь будем вместе, Василиса. Завтра заберу тебя в село. Свадьбу сыграем».

Ликовал, полнился счастьем, благодарил судьбу, подарившую ему суженую. В Богородское возвращался веселый и радостный. А в селе поджидала беда…

Васюта кончил петь, помолчал, посмотрел на небо.

– Звезды проглянулись, погодью конец. Утро с солнцем будет, благодать, – молвил он бодро, стягивая задник лаптя.

– Как к Багрею угодил? На татя ты не схож.

– Э-э, тут долгий сказ. Знать, так богу было угодно. Но коль пытаешь, поведаю. Чего мне тебя таиться? Чую, нам с тобой, Иванка, одно сопутье торить. А ты лежи, глядишь, и соснешь под мою бывальщину…

Мужики на челнах раскидывали невод, а парни на берегу озоровали: кидали свайку, боролись. Но тут послышался зычный возглас:

– Невод тяни-и-и!

Парни кинулись к озеру, ухватились за аркан. Когда вынимали рыбу из мотни, на берегу появился церковный звонарь. Он подошел к Васюте.

– Старцы кличут.

– Пошто?

– О том не ведаю. Идем, парень.

Старцы дожидались в избе тиуна; сидели на лавках – дряхлые, согбенные, белоголовые. Васюта поясно поклонился.

– Звали, отцы?

Один из старцев, самый древний, с белой, как снег, бородой, опершись на посох, молвил:

– Духовный отец наш Паисий помре, осиротил Уго-жи, ушел ко господу. Неможно приходу без попа. Кому ныне о душе скорбящей поведать, кому справлять в храме требы?

– Неможно, Арефий. Скорбим! – дружно воскликнули старцы.

Арефий поднялся с лавки, ткнул перед собой посохом, ступил на шаг к Васюте.

– Тебя, чадо, просим. Возлюби мир, стань отцом духовным.

Васюта опешил, попятился к двери.

– Да вы что?! Какой из меня пастырь?.. Не, я к озеру. Мне невод тянуть.

Но тут его ухватил за полу сермяги тиун.

– Погодь, Васютка. Мекай, что старцы сказывают. Храму батюшка надобен.

– Не пойду!.. Ишь, чего вздумали.