Иван Болотников

– Купец? – сузил глаза Игоська. – А ведаешь ли ты, паря, что на Волге не купец, артель верховодит? Не ведаешь. Так вот мотай на ус. Купец на воде никто, клоп в углу. Он един середь нас, и ежели артели будет не слю-бен – тут ему и хана. В куль – ив воду. Волга, брат.

– Выходит, рисковый мужик Мефодий Кузьмич.

– Без риску купца не бывает.

Поднялись к крепости. Через Волжские ворота прошли в Рубленый город; потолкались по торговым рядам, выпили сбитня и свернули на Ильинку.

Недалеко от боярского подворья мужики рубили новую церковь. Звенели топоры, летела белая легкая стружка, духовито пахло смолистой сосной. Возле сруба прохаживался тучный боярин в бобровой шубе. Глаза маленькие, заплывшие, черная борода копной. Тыкал посохом, изрекал:

– Красно храм ставьте, не посрамите. Я, чать, сто рублев святым отцам отвалил.

– Не сумлевайся, батюшка Фотей Нилыч, храм поставим благолепый. Не пропадет твоя мошна, – со скрытой усмешкой произнес старый мастер, кланяясь боярину.

Мимо Фотея Нилыча, шлепая по луже босыми ногами, пробежал рыжий мальчонка в длинной до пят рубахе. Обрызнул боярину шубу. Тот стукнул о землю посохом.

– Подь сюда, нечестивец!

Мальчонка подошел, испуганно втянув голову в плечи.

– Вот тебе, поганец!

Боярин с силой огрел мальчонку посохом, тот вскрикнул и, скорчившись от боли, закатался по земле.

Болотников тяжело и насупленно шагнул к боярину.

– Аль можно так?

– Прочь! – глаза Фотея налились кровью. – Дожили! Смерд боярина попрекает.

Иванка вспыхнул, неведомая злая сила толкнула к боярину; выхватил посох, ударил.

– Караул! – завопил Фотей Нилыч.

Болотников ударил в другой раз, в третий, сбил боярина наземь. Посох переломился.

Подскочил Васюта, рванул Болотникова за плечо.

– Ныряй к соловью! ¹⁷³

Мимо ехал извозчик верхом на коне; Иванка и Васюта прыгнули в возок.

– Гони, борода!

Извозчик понимающе хмыкнул и стеганул лошадь.

– Проворь, буланая!

Возок затерялся в узких, кривых улочках. Извозчик остановил лошадь подле глухого монастырского подворья, глянул на Иванку, крутнул головой.

– Смел ты, паря… И поделом Фотею. Лют!

Болотников протянул полушку, извозчик отказался.

– Не. С таких не беру… Знатно ты боярина попотчевал.

Иванка и Васюта встретились с нищебродами у храма Ильи Пророка ¹⁷⁴. Братия ожидала вечерню, расположившись на лужайке у ограды; развязав котомки и переметные сумки, трапезовали.

– Ну как помолились, старцы? – спросил Болотников.

– Помолились, чадо. Поснедай с нами, – молвил дед Лапоток.

– Спасибо, сыты мы… Попрощаться пришли.

– Попрощаться?.. Куды ж удумали, чада?

– По Волге с купцом поплывем. В судовые ярыжки нанялись, старче.

Дед Лапоток перестал жевать, повернулся к Волге, обхватив крепкими жилистыми руками колени. Лицо стало задумчивым.

– Когда-то и мне довелось плыть на струге. Под Казань ходил с ратью Ивана Грозного. Тогда я ишо зрячим был, белый свет видел.

Замолчал, вспомнив далекую молодость, и, казалось, посветлел лицом. Потом вздохнул и вновь заговорил:

– Чую, не для того вы сюда шли, чтоб к купцу наниматься. Не так ли?

– Воистину, старче.

– Ведал то, сердцем ведал, молодшие. Пойдете вы дале, к простору, где нет ни купцов, ни бояр.

– И на сей раз угадал, старче. В Поле наша дорога.

– Жаль, очи не зрят, а то бы с вами пошел. В Диком Поле я не бывал, молодшие, однако много о нем наслышан. Дай-то вам бог доброго пути.

Герасим, сидевший возле Лапотка, вдруг встрепенулся и привстал на колени, вглядываясь в боярина, идущего к храму.

– Он… Он, треклятый. Глянь, братия.

Нищеброды уставились на боярина, зло загалдели:

– Матерой. Ишь, пузо нажрал.

– Убивец!

– Покарай его, всевышний!

Признали боярина и Иванка с Васютой: то был Фотей

Нилыч. Шел скособочась, тяжело припадая на левую ногу.

– Аль встречались с ним? – усмехнулся Иванка.

– Свел господь, – насупился Герасим. – Это тот самый, что Николушку нашего порешил. У-у, треклятый!

Боярин был далеко, не слышал, но нищеброды загалдели еще злее и громче. Оборвал шум Лапоток:

– Угомонись, братия! Словами горю не поможешь… Тут иное надобно.

Нищеброды смолкли, глянули на Лапотка.

– О чем речешь, калика? – вопросил один из убогих.

– Ужель запамятовали? А не ты ль, Герасим, пуще всех на боярина ярился? Не ты ль к мщению взывал?

– И ныне взываю, Лапоток. Не забыть мне Николушку, до сих пор в очах стоит, – Герасим ткнул клюкой в сторону боярского терема. – Вон каки хоромы боярин поставил, во всем граде таких не сыщещь. Да токмо не сидеть те в них, боярин. Так ли, братия?

Глаза Герасима были отчаянными.

– Так, Герасим! Отомстим за Николушку.

– Петуха пустим…

«Вот тебе и убогие, – порадовался Болотников за нищебродов. – Дерзкой народ!.. Но петуха пустить не просто: караульные на подворье. Тут сноровка надобна да сила. Убогих же в един миг схватят – и прощай волюшка. За петуха – голову с плеч».

Вслух же вымолвил:

– Кровь на боярине, зрел его ныне. Пес он… В полночь с вами пойду.

– А как же насад? – спросил Васюта.

– Насад не уйдет, друже. Поспеем к купцу… Пойдешь ли со мной?

– Сто бед – один ответ, – вздохнул Васюта.

– Добро… А вы ж, старцы, ползите в слободу. Без вас управимся.