Иван Болотников

Двое стрельцов ввели к воеводе косоглазого мужика с косматыми щетинистыми бровями. Мужик бухнулся на колени.

– Воровство, батюшка боярин! Лихие в городе. Злой умысел замышляют.

– Злой умысел? – насторожился воевода.

– Из деревеньки я прибег, батюшка боярин. Из Деболов. Намедни лихие в деревеньку заявились, мужиков крамольными словами прельщали. Двое их. Особливо чернявый прытко воровал. К бунту мужиков призывал.

– К бунту? – приподнялся из кресла воевода.

– К оунту, батюшка. Берите, грит, мужики, топоры да боярские головы рубите.

Воевода переменился в лице – вспыхнул, побагровел.

– Паскудники!.. Сказывай, смерд, где лихие?

– Тут они, отец воевода, в городе. Видел их на Вечевой. Чернявый-то гулящую женку зипуном прикрыл. Та к себе свела, в Никольскую слободу.

Воевода ступил к служилым.

– Ступайте к сотнику. Пусть конных стрельцов снарядит. В застенок воров!

Мужик на коленях пополз к воеводе.

– Не забудь, батюшка боярин, мое радение. Демидка я, сын Борисов.

– С собой смерда, – отпихнул мужика воевода. – Избу укажет.

Стрельцы обложили избу со всех сторон. Пристав толкнул дверь, но она не подалась. Загромыхал кулаком.

Ольгица проснулась. В избу гомонно ломились люди.

– Отворяй, женка!

Испуганно шагнула в сени, спросила дрогнувшим голосом:

– Кто?

– Стрельцы, женка. По государеву делу. Впущай!

Ольгица метнулась в избу, принялась тормошить крепко спящего Иванку.

– Вставай, сокол!.. Никак, стрельцы за тобой. Вставай

же!

– Стрельцы? – очнулся Иванка.

– Стрельцы, сокол. Слышь, дверь рубят.

– Поздно, женка. Нашли-таки, псы, – угрюмо проронил Болотников.

Ольгица рванула крышку подполья.

– Спускайся, сокол. Лаз там. Прощай, – поцеловала и подтолкнула Иванку к подполью. – Лаз под кадью. Выйдешь к погосту. Поспешай, сокол!

Закрыла за Болотниковым крышку, кинула на нее овчину и поспешила в сени.

– Иду, иду, служилые! В сарафан облачалась.

Откинула засов. Стрельцы влетели в избу.

– Показывай воров, женка!

– Не гневите, бога, служилые. Одна я.

Стрельцы обшарили избу: заглянули за печь, на полати, под лавки, в сени, спускались со свечой в подпол, но воров и след простыл. Ольгица успокоенно подумала:

«Вот и сгодился лаз. Не зря когда-то монахи тайники рыли».

Пристав притянул к себе Демидку.

– Обмишулился, кривой! Где ж твои людишки мятежные? Ну!

– Тут они, батюшка, были. Вот те крест! До самой избы за ими шел… Да вон и чары на столе. Вино пили. Глянь, отец родной.

Пристав впился глазами в Ольгицу.

– С кем гостевала, женка? Кувшин с вином, снедь. Уж не одна ли из трех чар пила?

– Не одна, служилый, а с добрыми молодцами.

– Вот-вот, – оживился пристав. – Куды ж подевались твои молодцы?

– Про то не ведаю. Выпили по чаре и ушли. Молодцы с женками совет не держат. Не так ли, служилый?

– Вестимо, баба. Не велика вам честь, – хмыкнул пристав. – Давно сошли?

– Да уж около часу, служилый.

Пристав налил из кувшина вина, выпил. Подскочил Демидка, молвил:

– Недалече ушли, батюшка. Надо их на торгу поискать, а того лучше, по слободам пошарить. Пущай стрельцы скачут. А то…

– Меня учить! – пристав размахнулся и ткнул мужика в зубы. – Проворонил лихих, собака!

Тайник вывел Болотникова к погосту. Высунулся по пояс наружу, вдохнул чистый воздух, огляделся. Кусты сирени, часовня, могилы с крестами. Невдалеке возвышался деревянный соборный храм Яковлевского монастыря, обнесенный бревенчатым тыном. За обителью виднелось озеро с плывущими по тихой волне легкими челнами.

Голова была тяжелой, хотелось пить. Выбрался из лаза, заросшего крапивой и лопухами, и побрел меж крестов к избам.

Шел осторожно, думал:

«Кто-то навел стрельцов. В городе оставаться опасно. Надо уходить немедля… Спасибо женке, а то бы болтался на дыбе».

Темнело. Скоро улицы перегородят колодами и решетками, и тогда не пройти ни конному, ни пешему. Заторопился.

На крыльце избы деда Лапотка сидели Васюта и нищий Герасим в обнимку, тянули песню. Увидев Болотникова, Васюта недоуменно присвистнул.

– Не думал тебя в сей час видеть. Аль женка не люба?

– Женке я головой обязан да и тебе на нее надо молиться.

– Не меня Ольгица голубила, – усмехнулся Васюта.

– Брось, – строго оборвал его Иванка и поведал со-другу о стрельцах. Васюта обеспокоился.

– Как прознали?.. А ты сказывал, не сыщут.

Болотников молча прошел в избу, зачерпнул из кадки ковш квасу.

– Уходить будем? – спросил Васюта.

– Куда ж на ночь? Утром сойдем.

Нищие угомонились, укладывались спать; один лишь дед Лапоток недвижимо сидел на лавке.

– Подь ко мне, Иванка… Чую, сходить от меня наду мал. Пора, сыне. Вот и мы завтра подадимся. Пойдешь с нами?

– С вами?.. Но куда ж, старче?

– А куда и ты. Ко граду Ярославу.

И вновь, как при первой встрече, Иванка изумился Диковинный дед! И все-то ему ведомо.

– С нами вас ни стрелец, ни истец не сыщет. В поводырях походите. Ладно ли?

– Ладно, старче. Но через город нам боле нельзя. Стрельцы заприметили.

– А через град и не пойдете. Как обутреет, Фролка, поводырь мой, на окрайну выведет. А там полем да леском на дорогу. Фролке здесь все пути ведомы… Фролка, слышь?

– Слышу, дедко, – поднял с лавки русую голову большеглазый худенький паренек.