Иван Болотников

Деня тихо греб веслами, а Васюта стоял на носу челна и глядел на воду. Никто лучше его не ведал рыбьих становищ, которые он определял по одному ему известным приметам.

На берегу дожидали казаки.

– Ну как, Васька, будем лц с рыбой?

– Будем. Тащите невод, за лещом нонче пойдем.

Казаки весело загалдели:

– Лещ – рыба добрая.

– И сушить и вялить.

– И под чарку!

Уложили невод, сели на челны и поплыли. Вблизи тони Васюта высадил казаков на берег и приказал, чтобы держали рот на веревочке. Казаки кивнули и молча застыли у камышей. Один из донцов привычно вбил в землю саженный кол с арканом.

– Трогай, – кивнул гребцу Васюта.

Челн медленно поплыл к заводи, а Шестак начал полегоньку выбрасывать в воду невод. Сперва плыли против течения, потом поперек заводи. Достигнув середины тони, Васюта глянул на верхнюю подбору с мотней. Над водой колыхались черные плуты ¹. Сеть хорошо легла на дно, перекрывая нижней подборой заводь. Над мотней чуть покачивался деревянный бочонок: если много рыбы зайдет в снасть, то бочонок не позволит утянуть подбору в воду.

Окружив неводом тоню, Шестак стал приближаться к берегу. Кинул конец аркана казакам.

– Тяни, братцы!

Казаки потянули.

– Тяжело идет. С рыбой донцы! – выкрикнул Емоха.

– С рыбой, – повеселел Деня и оглянулся на Шеста-ка. – А ты страху нагонял. Не един пуд прем. Ай да Васька!

Казаки тянули вначале за аркан, а потом ухватились за крылья невода. Шестак стоял на корме и довольно посмеивался. Богатую тоню захватили! Едва тянут казаки.

– Ух, тяжко! Уж не сома ли пымали? Дружней, братцы! – кричал Емоха.

Показалась мотня из воды.

– Боже! – испуганно ахнул Юрко. – Да мы ж мертвяка словили, станишники!

Средь густого клубка трепыхавшейся рыбы торчала черная человечья голова с длинными обвисшими усами.

– Да то Секира, братцы! – изумился Нечайка Бобыль.

Вытянув мотню на берег, извлекли утопленника из снасти. Нечайка, первый содруг Секиры, сокрушенно закачал головой:

– Как же так, донцы? Доброго казака потеряли. Кто ж его сразил, какой злодей в реку кинул?

– А может, откачаем? Берись за руки, братцы, – скомандовал Емоха.

Казаки принялись откачивать Секиру, а Нечайка все причитал:

– Шесть налетий с ним в Поле. Сколь вкупе басурман перебили, сколь горилки выпили.

– Уважал горилку казак, – тяжко вздохнув поддакнул Емоха.

– Уважал, донцы. Намедни в кабаке сидели. Бутыль мне задолжал…

– Это я-то задолжал? Брешешь, черт шелудивый! – открыв глаза, рявкнул вдруг Секира.

Казаки вначале опешили, а затем дружно грохнули, да так, что распугали птицу и рыбу на три версты. Больше всех хохотал Емоха: давясь от смеха, ходил вприсядку, а затем, обхватив руками живот, покатился по траве.

– Ну, скоморох! Ну, прокудник!

Когда смех начал стихать, казаки обступили Секиру, который с невинным, отрешенным видом сидел на берегу и выжимал красные портки.

– Как тебя угораздило? – вопросил Нечайка.

– Не все те ведать, – огрызнулся Секира.

А было так. Надумал подшутить казак. Взял да скрытно и поднырнул из камышей в мотню. Утонуть Секира не боялся: наловчился подолгу сидеть под водой, да и нож с собой прихватил на всякий случай. На берегу же прикинулся мертвецом.

– Нет, ты все ж поведай, поведай, как в мотню угодил? – прицепился Емоха.

Но Секира так и отмолчался. Емоха плюнул и позвал донцов разбирать рыбу. Улов оказался отменным: пудов десять леща покидали в лодку-рыбницу. А Васюта тем временем выискивал новую тоню.

После полудня казаки варили уху. И вновь здесь верховодил Васюта, бывший тяглый патриарший рыбак с ростовского озера Неро.

Варили в больших котлах. Вначале, по совету Шеста-ка, в котлы кидали мелких ершей и окуней. Отварили, вычерпали, а затем в дело пошла рыба покрупней: язи, окуни, налимы. Вновь сварили и вычерпали, а в тот же отвар опустили карасей, щук и лещей. Не забыл Васюта и о приправе: укропе, петрушке, луке… В самый последний момент он набросал в котлы жгучего турецкого перца.

По станице духовито пахло ухой. Казаки подходили к котлам, крякали, нетерпеливо поглядывали на Васюту.

Но тот не спешил, стоял у котла с деревянной ложкой, деловито, со смаком пробовал душистый отвар, томил ка-казов.

– Пора! – молвил наконец. – Кличьте станичного.

Деня побежал за Болотниковым, а все другие с мисками и баклажками тесно огрудили котлы.

Явился атаман. Ему первому поднесли дымящуюся миску с ложкой.

– Сними пробу, батько.

Казаки притихли, застыл Васюта: ежели уха атаману не понравится, не верховодить больше Шестаку у рыбацкого котла. Таков казачий обычай.

Болотников хлебнул ложку, другую, выглянул из-под густых кудрей на Васюту, скривил губы.

Васюта весь поджался. Все! Сейчас атаман швырнет ложку оземь, и станица поднимет его на смех.

– Знатно сварил, дьявол!

Васюта распялил рот в ухмылке, а по станице полетели одобрительные возгласы:

– С ухой, батько!

– Наливай, Васька!

И загулял черпак по котлам!

– Быть те атаманом!

Мигом заполнили миски, достали баклажки с горилкой. Болотников поднялся на бочонок, сверкнула на солнце золотая серьга в левом ухе. Зажав в руке чарку, тихо молвил: – Вначале содругов своих помянем… Славные были казаки.