Читаем Иван Болотников полностью

Иван Болотников

– Негоже так, Степан. С мужиками надо миром поладить, – не принял совета Нетяги Болотников и вновь стал увещевать посельников. – Выручайте, православные! Дадим деньги немалые!

– Нам деньги не надобны. Нивой, лесом да рекой живем!

«Однако вольно же тут осели мужики. Нет ни бояр, ни тиуна, ни изделья господского. Вот и не надобны им деньги», – с невольным одобрением подумал Иван.

– Выходит, и хлеб сеете? Да где ж поля ваши?

– Сеем, казак. Под ниву лес корчевали. Родит, слава богу. Так что обойдемся без вашей казны. Ступайте вспять!

– А кони, поди, вам надобны?

– Кони? – переспросили мужики. – Да ить лошаденки завсегда нужны. А что?

– Мы вам – коней, вы нам – челны. Ладно ли?

Мужики за частоколом примолкли, огрудили старосту.

– Лошаденок, вишь, предлагают, Дорофей Ипатыч, – оживился Левонтий.

– Без лошаденок нам туго, – молвил другой.

– А что как проманут? Казаки – людишки ненадежные, – усомнился Дорофей Ипатыч. – Впустим их в крепость – и без хлеба останемся. Да, чего доброго, и по-следни порты сымут. Каково?

– Вестимо, Ипатыч. Рисково эку ораву впущать. Как есть пограбят, всяки казаки на Дону водятся, – внимая старосте, поддакнули мужики.

Дорофей Ипатыч, разгладив пушистую серебряную бороду, вновь показался казакам.

– Мир не желает меняться. Ступайте с богом!

– Экой ты, Дорофей, зануда! – взорвался вдруг дед Гаруня. Он давно уже признал в старце своего бывшего тестя. – Нешто казаки тя изобидят?!

Дорофей Ипатыч опешил. И откуда только этот казак проведал его имя. А Гаруня, шагнув к самому частоколу, продолжал осерчало наседать:

– А когда Ермак приходил, хоть пальцем тронул вас? А не Ермак ли вас хлебом пожаловал? С чего ж ты на казака изобиделся, Дорофей?

Староста подался вперед, долго вприщур разглядывал разбушевавшегося казака, затем охнул:

– Ужель ты, презорник?

– Признал-таки… Ну, я – казак Иван Гаруня. Чего ж ты меня за тыном держишь? Примай зятька ненаглядного!

Донцы, ведая о любовных похождениях Гаруни, рассмеялись.

– Не по-людски, старче Дорофей, зятька с мечом встречать!

– Открывай ворота да хлеб-соль зятьку подавай!

Дорофей Ипатыч растерянно кашлянул в бороду, проворчал:

– Дубиной ему по загривку, греховоднику.

Болотников улыбнулся и вновь вступил в переговоры:

– Вот и сродник сыскался, старче. Уж ты прости его. Один у нас такой кочет на все войско.

Тут опять все грохнули; заухмылялись и мужики за частоколом, припомнившие лихого казака.

– Боле никто озоровать не станет. Давайте миром поладим. Мы ведь могли ваши челны и так взять, да не хотим. Знайте, православные, нет честней казака на белом свете, не желает он зла мужику-труднику. Берите наших коней! Пашите землю-матушку!.. А челны для вас – не велика потеря. JIecy-то – слава богу. Чай, не перевелись у вас плотники.

– Не перевелись, казак, – степенно кивнул староста и обратился к миру – Впущать ли войско, мужики?

– Впущай, Дорофей Ипатыч. Кажись, не обидят, – согласился мир.

Дарья, с трудом признавшая мужа, запричитала:

– Где ж ты столь налетий пропадал, батюшка? Где ж ноги тебя носили?.. Постарел-то как, повысох. Вон уж седенький весь.

– Да и ты ноне не красна девка, – оглядывая расплывшуюся бабу, вздохнул Гаруня.

– И кудриночки-то побелели да поредели, – сердобольно охала Дарья.

– Голову чешет не гребень, а время. Так-то, баба.

В избу ввалился высокий русокудрый детина в домотканом кафтане. Застыл у порога.

– Кланяйся тятеньке родному, – приказала Дарья.

Детина земно поклонился.

– Здравствуй, батеня.

У Гаруни – очи на лоб, опешил, будто кол проглотил.

– Нешто сынко? – выдохнул он.

– Сын, батеня, – потупился детина.

Старый казак плюхнулся на лавку и во все глаза уставился на бравого красивого парня.

– Обличьем-то в тебя выдался. Вон и кудри отцовские, и очи синие, – молвила Дарья.

– И впрямь мой сынко, – возрадовался Гаруня, и слезы умиления потекли из глаз сроду не плакавшего казака. Поднялся он и крепко прижал детину к своей груди. Долго обнимал, целовал, тормошил, ходил вокруг и все ликовал, любуясь своим неожиданным сыном. – А как же нарекли тебя?

– Первушкой, тятя.

– Доброе имя… Первушка сын Иванов. Так ли, сынко?

– Так, батеня родный.

И вновь крепко облобызались отец с сыном, и вновь зарыдала Дарья. Глаза Гаруни сияли, полнились счастьем.

– Нет ли у тебя чары, женка? – отрываясь наконец от Первушки, спросил казак.

– Да как не быть, батюшка. Есть и винцо, и бражка, и медок. Чего ставить прикажешь?

– Все ставь, женка! Велик праздник у нас ныне!.. А ты, сынок, чару со мной пригубишь?

– Выпью, батеня, за твое здоровье.

– Любо, сынко! Гарный, зрю, из тебя вышел хлопец.

– Вылитый тятенька, – улыбнулась Дарья. – Первый прокудник в острожке, заводила и неугомон. Парней наших к недоброму делу подбивает. Шалый!

– Это к чему же, сынко?

– Наскучило мне в острожке, батеня. Охота Русь поглядеть, по городам и селам походить, на коне в степи поскакать.