Иван Болотников

А возле жаратки, спущенная с дыбы, стонала Аглая, корчась на холодном каменном полу.

ЧАСТЬ V РАТНИКИ Г л а в а 1 ТРЕВОЖНЫЕ ВЕСТИ

Сдальних южных рубежей и застав ползли в Москву тревожные вести. Через дикие пустынные степи и убогие унылые русские деревеньки спешно, на взмыленных конях пробивались в стольный град гонцы. Останавливаясь на ночь в курных крестьянских избах, сбросив с себя взмокшие, пропотевшие кафтаны, гонцы вещали страшное:

– Крымские татары собираются на Русь!

Крестьянин горбился от жуткой вести, шептал молитву и склонял в суровой думе голову над щербатым столом.

Опять лихолетье! Давно ли набег был? Неймется злому ордынцу…

В вотчинное село утром прискакал Якушка. Прямо

с дороги, не стряхнув пыль с вишневого зипуна, заявился к приказчику.

Калистрат Егорыч, увидев княжьего любимца, обмер: видать, проведал Андрей Андреевич о пропаже. Сейчас закует его Якушка в железа, кинет в телегу – и к князю на дознание. Свои-то дворовые на пытке ничего не сказали. Как в воду канул сундучок. Ох, не миновать беды!

Затряслись колени у Калистрата Егорыча, сердце заныло.

– г- Аль хворь одолела, Егорыч? – усмехнувшись, спросил Якушка.

– Покуда бог милостив, сердешный. Во здравии ли государь наш Андрей Андреевич?

– Во здравии, Егорыч. Не о том речь. Явился я к тебе с худой вестью.

«Так и есть. Дошло мое горюшко до Москвы», – впал в отчаяние приказчик.

– Татары идут на Русь, Егорыч, – строго вымолвил гонец.

Калистрат Егорыч испуганно перекрестился.

– Да что это, осподи. Беда-то какая. Нешто опять басурмане разбойный набег учинят?

– Выслушай княжий наказ, Егорыч. Царь всея Руси Федор Иванович указал войско в Москву собирать и с каждых ста десятин земли пахотной по единому мужику на коне выставить. Поэтому из села Богородского велено снарядить пятнадцать ратников. Отобрать мужиков помоложе, а того лучше – молодцев добрых. Собирай немедля. К вечеру в Москву выступать.

– Княжью волю сполню, – засуетился Калистрат Егорыч. – Сейчас прикину, кого в рать снарядить.

Около четырех десятков мужиков и парней со всей вотчины выехали вечером к Москве. Вел отряд Якушка, покрикивал на селян:

– Поспешай, ребятушки!

Иванка Болотников ехал молча, рассеянно слушал мужиков. Вспомнил отца – и на душе стало горько. Исай, провожая сына, ласково обнял Гнедка за шею, прижался седой бородой к конской морде и проронил глухо:

– Береги коня, Иванка. Худо мне нонче без него будет.

Ох, как прав отец! Без коня мужик, что без рук. Так и по миру недолго, кормясь христовым именем. Не пожалел приказчик отца – забрал Гнедка. Ратников напутствовал:

– На святое дело идете, сердешные. Живота не щадите за Русь православную и царя-батюшку. А по лоша-душкам не плачьтесь. Коли загинут под стрелой татарской – князь Андрей Андреевич своих коней даст.

Лукавит Калистрат. Даст – держи карман шире.

– Эх, зорька-то как играет. Добрый денек будет завтра. Косари в луга выйдут, – промолвил Афоня Шмоток.

Бобыль тоже угодил в ратники. Сам к приказчику заявился.

– Ты пойми, батюшка Калистрат Егорыч. Орды несметные на святую Русь скачут. Воинского люда много на супротивников надо. Отпусти меня из вотчины в ратники. Сгожусь.

– Куда тебя безлошадного, – отмахнулся Калистрат.

– Коня я в бою у татарина добуду.

– Отстань сердешный, не до тебя!

Но тут вступился за мужика Якушка.

– От бобыля невелик па пашне прок, Егорыч. А я его к делу приставлю. Велел князь пригнать в Москву на конюшню с пяток лошадей. Вот и пусть Афоня коней сопровождает.

Калистрат глянул па селянина. Худ, тщедушен. Ему не землю пахать, а гусиным пером строчить. И в самом деле проку от него мало. На одни байки только и горазд. Сказал гонцу:

– Будь по-твоему, сердешный. Забирай Афоньку.

И вот. теперь Шмоток, важно восседая на княжьем

коне, зорко поглядывал за табуном и, посмеиваясь, высказывал Болотникову:

– Везет мне на господских лошадях ездить, Иванка. На эких рысаках на любого татарина можно идти.

– Ребятенки твои чем кормиться будут? В нужде домочадцев оставил.

– Знаю, Иванка. Не легко придется моей Агафье. Жуть как голосила. Да только не с руки мне возле бабы сидеть, когда злой ворог у порога. Не так ли, парень?

– Твоя правда, Афоня, – произнес Болотников и надолго замолчал. Вспомнил Василису, и на сердце стало тепло и грустно. Славная она, душевная. В тот день до самой Москвы-реки проводила, а на прощанье молвила:

– Запал ты мне в душу, сокол. Приходи ко мне на заимку. Буду ждать.

– Я вернусь, Василиса. Отцу с матерью о тебе поведаю и завтра же за тобой приеду. Станешь ли женой моей?

Василиса молча обвила его руками и горячо поцеловала.

Как теперь она там? Будет ждать в неведении да томиться. Отец не скоро соберется: наступает пора сенокосная. Исай, услышав, что сын просит у него родительского благословения, отозвался:

– Уж коли по сердцу пришлась – приводи девку. Молодка в хозяйстве не будет помехой.