Иван Болотников Кн.2

– Стрельцы-то в засаде сидели. Уж не измена ли? – пытливо уставившись на Багрея, злобно молвил один из разбойников.

– Измена?.. Кто, кто посмел? Четвертую, собаку! – забушевал Багрей. Долго кричал, долго исходил гневом, затем молвил. – Ложитесь спать. Поутру казну поделим.

При казне неотлучно находился один из самых надежных людей атамана Левка Рябец – высоченный, угрюмого вида мужик с щербатым бульдожьим лицом. Был жесток, молчалив, скор на расправу. Разбойники (уж на что лиходей на лиходее) его побаивались.

Ватажники заваливались спать. Ермилу же атаман позвал в свою избу на совет. В полночь лесной стан озарился багровым пламенем пожарища. Загорелся подклет с ватажниками. Разбойники проснулись, загомонили, метнулись к двери. Но дверь была приперта снаружи тяжеленным бревном. Лихие жутко, заполошно закричали:

– Измена!

– Пощади, Багрей!

Треск. Летит наземь выбитая медная решетка. Из оконца высовывается лохматая истошно орущая голова.

– Пощади-и-и!

Багрей взмахивает саблей, голова падает на землю.

В избе – дикий, отчаянный рев. Разбойники, задыхаясь в дыму, суются в оконца. Молча сверкают саблями атаман, Ермила Одноух, Левка Рябец.

Вскоре все было кончено.

В доранье вышли из избы и потащили сундук. Тащили лесом – версту, две, десять… Поупарились. Вскоре лес поредел, раздвинулся, и показалось болото.

– Куды ж дале? – недоуменно глянул на атамана Левка. – Где твой скит?

– Середь болот. С версту пройдем – и островок покажется.

– Да куды ж в экие трясины! – ахнул Рябец. – И сами загинем, и казну утопим.

– Не утопим. Тропку ведаю. Ступайте за мной.

Багрей пошел с орясиной впереди, за ним, таща на

носилках сундук, Ерема и Рябец. Шли неторопко и сторожко. Вокруг страшно булькали, ухали и бормотали лешачьи зыбуны. Ерема и Левка шептали молитвы. И когда ж только кончится это треклятое болотище! Вечер скоро, а болоту нет конца и края. Худое, пропащее место!

Остановились передохнуть. Багрей, кивнув на редкий чахлый осинник, протянул Левке саблю.

– Выруби-ка мне орясину подоле. У меня, вишь, сломалась.

Рябец сделал три шага к осиннику и тотчас ухнул по пояс в зыбун. Попытался вытянуть ноги, но ушел в трясину по грудь. Заорал:

– Кинь кушак!

Ермила сделал было шажок к Левке, но Багрей остановил повелительным окриком:

– Стоять!

Рябец побелел, срываясь на визг, завопил:

– У топну же! Киньте кушак! Спасите!

Багрей недобро скривил рот.

– Прощай, Левушка. Нешто бы я тебе, псу цепному, казны отвалил? Подыхай, хе.

– Иуда! – бешено, исступленно выкрикнул Левка и швырнул в Багрея саблю.

Багрей уклонился, а Рябец ушел к диву болотному. Ермила смуро молвил:

– Такого уговора, кажись, не было, атаман.

– Не жалей… не жалей, Ермила. Теперь вся казна наша. Плюнь на Левку. Глянь, какое богатство. После бога – деньги первые. Грехи ж замолим, хе. С деньгой и попа купим, и бога обманем.

– А как дале-то без Левки пойдем? Загинем! – растерянно оглянулся вокруг Ермила.

– Не пуж amp;йсь, – ухмыльнулся Багрей. – Почитай, до места пришли. За сим кустовьем островок поглянется. Веселей, Ермила!

И перелета стрелы не прошли, как показался островок.

– Слава тебе, владыка небесный! – возрадовался Одноух. – Экое чудо… Лесок, избушка. Надо ж куды забрался отшельник. Ну и ну!

С отшельником Назарием Багрей повстречался два года назад. Как-то увидели на лесной тропе старца – дряхлого, согбенного, с серебряной бородой до пояса. Подивились:

– Как в наши дебри угодил, старче? Сюды лишь токмо медведи забредают, да и те опасаются, хо-хо!

Старец, подслеповато прищурясь, оглядел ватагу, смекнул:

– Никак, лихие.

– Угадал, старче. Не хошь ли винца?

– Сие питие греховно, не угодно богу, – нахмурился старец.

– Вот те на! – загоготали разбойники. – А мы век пьем и не ведаем. Пропадай наши головушки!

Багрей (и что вдруг на него накатило) позвал старца на свой стан. Лихие переглянулись: чужим людям на стан путь заказан. Атаман успокоил:

– Ниче, ниче, ребятушки. На очи тряпицу накинем.

Старец ничему не противился был покойным и отрешенным. Придя на стан, Багрей приказал щедро накормить странника, но тот, глянув на мясные яства, от застолья отказался.

– Все оное не от бога. Да и говею я ныне.

– Так-так, старче, – крякнул Багрей. – А не поведаешь ли, как звать тебя и куда путь держишь.

Старец не отозвался, погруженный в свои думы.

– Аль тайну какую держишь?

– Не держу, сыне. Тайны да умыслы лишь в греховном миру имел. Но когда то было… Много лет живу отшельником в пустыне. Зовут же меня Назарием. Ныне пробираюсь из града Ростова Великого. Дни мои сочтены, сыне. Сходил пред скончанием помолиться святым чудотворцам. Помру со спокоем. Седмица мне осталась.

– А далече ли скит твой, Назарий?

– День пути, сыне. Но к нему нет ходу ни пешему, ни конному. Стоит скит середь болот непролазных.

– А как же сам ходишь?

– Тропку ведаю, сыне.

– Так-так, – вновь протянул Багрей. – Середь болот, речешь… Ни конному, ни пешему… Дозволь проводить тебя, Назарий?

– Сам о том хотел попросить, сыне. Смерть за спиной стоит. Похоронил бы меня по-божески. Я ж за твои грехи помолюсь.

– Добро, старче.