Иван Болотников Кн.2

– Казаки! Ужель к боярам в полон пойдем? Ужель срам примем? Не бывать тому! Уж лучше погибель, чем в пасть к кабальникам. Глянь, сколь у нас бочек с зельем. Спокажем барам, как казаки умирают. Гайда, станишники! – вскочил на бочонок, сунул в порох горящий фитиль. Ухнул оглушительный взрыв.

– Гайда! – взревела повольница и ринулась к зелью.

Взрывы – другой, третий… Взрывы отчаяния, взрывы удали, взрывы – подвиг. Более тысячи казаков предали себя страшной смерти.

Дворяне оторопело крестились. И до чего ж смелы воры! Какая ж в них сила, дабы пойти на такую злую смерть.

Поражение было тяжким. «Воров били на голову и наряд и обоз взяли». Князь Масальский был ранен, захвачен в плен и отвезен в Москву; в столице, не приходя в себя, умер.

Царь Василий ожил. По городам поскакали гонцы с се-унчем. А вскоре новая радость – воровская рать побита под Серебряными Прудами. Московские колокольни захлебнулись от веселого перезвона колоколов.

– Наподдавали ворам! – кричал Василий Иваныч. – Сто тыщ полегло под Выркой и Серебряными Прудами. Скоро от воров и ошметка не останется. Ныне воеводу Ивана Воротынского на Тулу пошлю. Сидят там изменники Гришка Шаховской да Андрюха Телятевский с самозванцем Петрушкой. Велю всех на аркане привести.

Войско Ивана Воротынского выступило на Тулу пятнадцатого марта, в разгар Великого поста. (Это была переломная пора: победи Воротынский – и мужичьей войне конец, проиграй – и осажденный в Калуге Болотников вновь обретет могучую силу: соединится с царевичем Петром и двинет объединенную рать на Москву.)

Царь Василий зачастил в храмы, неустанно молился, прося господа и чудотворца даровать победу христолюбивому воинству.

Но ни господь, ни чудотворцы не вняли горячим молитвам Шуйского: войско Воротынского было разбито. Илейка Муромец выступил из Тулы и обратил в бегство все московское войско… так что предводители его, Воротынский, Симеон Романович и Истома Пашков, бежали.

А на другой день в Москву пришло еще одно горестное известие: рать воевод Хилкова, Пушкина и Ододурова разгромлена под Дедиловым; многие ратные люди потонули в реке Шате, воевода Сергей Ододуров убит; остатки войска бежали в Каширу.

Пожалуй, ни один из прежних государей не позавидовал бы Василию Шуйскому: и царствует с гулькин нос, а бед и напастей на трех возах не увезешь.

– Постригусь, в дальний скит сойду, тяжкую схиму на себя наложу, – отчаявшись, устав от бренной жизни, молвил Василий Иваныч в Боярской думе. Оставил все дела и засобирался в обитель. Сородичи, свояки (а их – тьма-тьмущая!), набольшие торговые люди, что пуще всех Василия Иваныча на царство орали, всполошились:

– Не оставляй Москву сиротой, государь. Погибнет царство!

– Мочи моей нет, покину! Уж лучше схимником жить, чем такие муки терпеть. Сойду с царства! – стучал посохом Василий Иваныч.

А бояре посмеивались:

– Вновь хитрит Василий. У лисоньки-плутовки сорок три уловки. И шагу из Москвы не ступит.

Не ступил. Остался.

– Хомут надел, так тяни, – молвил брат Дмитрий.

– Никак так и помру в маяте, – тягостко вздыхал Василий Иваныч и шелковый платочек к глазам. – Скоро помру, не так уж и много мне до смертного одра.

Поплакался, постонал, поохал – и с удвоенной силой принялся за державные дела. Думные люди не вылезали из царских покоев. Думали, ломали головы как с ворами поуправиться. И надумали-таки! , •

– Надо Калугу, Тулу и другие воровские города корму лишить, – молвил царь. – Неча им хлеб и мясо жрать. Позову Касимовского царя опустошить все деревеньки и села, что под ворами. После ордынца и вонючего клопа не сыщешь. Уморить смердов! Холопов же, что от Воров побегут и явятся с повинной, не казнить. Давать им отпускные грамоты. Отменить указ, кой писан первым февралем девяносто седьмого года. (Добровольные холопы, прослужившие полгода, становились кабальными до конца жизни господина.) Из-за сего указа, почитай, и замятия началась. Пущай же ныне холопы волюшку хлебают… до поры, до времени. Пущай! Лишь бы Ивашку сим указом напрочь подсечь.