Иван Болотников Кн.2

Василий Шуйский не рискнул тронуть повольников: страшился нового народного взрыва. Илейку же Муромца приказал заковать в цепи, посадить на клячу, везти без шапки в Москву и повесить на Серпуховской дороге под Даниловым монастырем.

Болотников был отправлен в Москву в середине октября, но царь не спешил с его казнью. Уж слишком боялся Василий Иваныч ожесточить чернь, уж слишком хотел показать свое «миролюбие» к набольшему Вору; нет-нет да и молвит: пожалуй, прощу Ивашку. Пусть идет землю пахать на боярина Телятевского. (Князь Телятевский был помилован, царь возвратил ему все прежние вотчины.)

До самого марта продержал царь в застенке Болотникова, а затем приказал:

— Буде на Ивашку тюремный корм изводить. Отправить Вора в Каргополь, выколоть глаза и утопить в проруби.

Так и не решился (а как хотелось!) расправиться с вождем мужичьей войны на Москве.

10 марта 1608 года Ивана Исаевича везли через Ярославль.

Бояре, увидев Болотникова в окружении стрельцов, зло, ехидно загомонили:

— Попался-таки, Вор! Попался, душегуб! Ныне уж недолго тебе, антихристу, белый свет поганить. Цепей, цепей на злодея поболе!

— Зря тщитесь, бояре. Не заковать вам в цепи ни меня, ни мужика! — громко молвил Болотников и, высоченный, могучий, седовласый, с ярыми глазами, надвинулся на бояр. — Недолог тот день, псы, когда я вас сам буду заковывать и в медвежьи шкуры зашивать. Геть, ублюдки!

Бояре попятились. Страшен, зело страшен Болотников!

Стрельцы увели Вора в застенок.

Вечером к Болотникову пропустили неказистого тщедушного мужичонку с редкой козлиной бородкой.

— Афанасий! — ахнул Иван Исаевич и голос его дрогнул. — Друже любый… Как ты здесь?

— А я за тобой от самой Москвы топаю. Попрощаться дозволили. Да токо прощаться мне с тобой не с руки. До Каргополя побегу. Туда, чу, царь тебя на жительство спровадил. Вместе будем горе мыкать. Все тебе со мной повадней.

— Ах ты, мужичок бедокурый, — тепло проронил Иван Исаевич и крепко обнял Афоню.

Шмоток смотрел на Болотникова и потихоньку безутешно вздыхал. Какого сокола в темницу упрятали! Ныне вся мужичья Русь об Иване Исаевиче скорбит… Постарел, осунулся, поседел как лунь… Серебряная голова, серебряная борода, серебряные усы. Глаза — черные, пронзительные, жгучие болотниковские глаза! — и те, кажись, поседели.

— Ты чего примолк, неугомон? — скупо улыбнулся Болотников. — Уж не меня ль оплакиваешь? Не моги о том и думать! Мы славно с тобой бар повоевали. Сколь их истребили. Почитай, всю державу барскими костьми усеяли. То ль не слава нам, Афанасий? На века запомнят господа мужичий топор. Так нам ли печалиться? — голос Болотникова звучал бодро. — А как на Руси, как повольники? Ужель все по домам разбежались?

— Не улеглась Русь, Иван Исаевич. На мужика ныне узду не накинешь. Земля Рязанская поднялась. Мужики вовсю бар громят. Украйна вновь всколыхнулась. Весной жарко будет.

— А города? — жадно выпытывал Иван Исаевич. — Не сник ремесленный люд?

— Куды там! Бурлят и Псков, и Нижний Новгород, и Пермь, и Астрахань, и Арзамас, и Алатырь. Мордва, чуваша и черемиса на бояр замахнулась. Ныне по всему Поволжью великая замятия. Бурлит, бурлит Русь, Иван Исаевич!

— Добро! — Болотников взволнованно заходил по темнице. Глаза его задорно, мятежно заискрились. Эх, вырваться бы вновь на волю!

— Юрий Беззубцев, Нечайка Бобыль и Тимоха Шаров на У крайне новую рать собирают.

— А Семейка Назарьев?

— Он ныне у рязанских мужиков в воеводах ходит.

На сердце Болотникова стало легко и празднично. Нет, не зря, не зря сохранил он тульских сидельцев. (Не зря кинул себя в лапы Василия Шуйского, заранее ведая о своей участи.) Не смирились повольники, вновь расправили плечи и пошли войной на бар. Добро!

— И еще одна весточка, Иван Исаевич… Знаешь, кто в есаулах у Семейки Назарьева? Век не угадать… Сын твой, Никита Болотников.

— Жив?! — обрадованно выдохнул Иван Исаевич.

— На Москве человека от Семейки Назарьева встретил. Тот о Никитке поведал. Скоморохи его вызволили. Помышлял в Тулу к тебе проскочить, да не вышло: царевы войска крепость обложили. В зазимье к Семейке пристал. Сказывают, удалой вожак из него будет…

Минула ночь. Болотникова вывели из темницы. Он шел среди палачей и стрельцов и радовался солнечному, ядреному, звонкому утру.

Впереди, в далекой каргопольской глуши, на пустынном озере Лача, его поджидала жестокая казнь, но на душе Ивана Исаевича было светло и приподнято.

Жив сын.

Жива повольница.

Жива мужичья Русь!

1977–1988 гг.

г. Ростов Великий