В тот же день снарядил в Калугу Юшку Беззубцева, Семейку Назарьева и Нечайку Бобыля.
— Посылаю вас, други, на дело опасное и многотрудное. Ведаю, можете и головы положить, но идти надобно. Без Калуги нам царево войско не осилить. Ступайте в народ, читайте «листы», зовите посад на битву с Шуйским. Верю — трудник пойдет за нами, буде ему сидеть в оковах, буде горе мыкать. Сколь городов на Руси поднялось, быть и Калуге вольной.
Окинул каждого пытливым взором, спросил напрямик:
— Не заробеете? Пойдете ли под кнут и огонь, коль лихой час приключится? Все может быть, други. Так не лучше ли тут кому остаться?.. Не огневаюсь, сердца держать не буду. Пошлю тех, кои плахи не устрашатся.
— Срам тебя слушать, Иван Исаевич. Уж ты-то меня боле всех ведаешь. Срам! — возмущенно молвил Семейка.
Осерчали на Болотникова и Юшка с Нечайкой. Иван Исаевич крепко обнял каждого.
— Спасибо, други. Об ином и не думал. Возвращайтесь живыми.
Посланцы поскакали к Калуге.
Войско отдыхало на коротком привале. Ржали кони, дымились костры. К Болотникову шагнул стремянный Секира.
— Калужане до тебя, воевода.
— Калужане? — отодвинув мису с варевом, быстро поднялся Болотников. — Кличь!
Секира махнул рукой. Подошли двое посадских в полукафтаньях, поклонились.
— Здрав будь, воевода.
Ладные, справные, глаза же у обоих настороженные и прощупывающие.
— Из купцов, что ль? — спросил Болотников.
— У гадал, батюшка, — вновь поклонились посадчане. — Купцы мы. С превеликой нуждишкой до тебя, воевода. От всего торгового люда посланы. Защити, батюшка!
Лицо Ивана Исаевича заметно повеселело. Добрый знак, коль торговый мир защиты просит. Купцы — народ степенный, зря головой в омут не кинутся; выходит, и их допекло, коль в бунташное войско прийти не забоялись.
— Сказывайте вашу нужду.
Купцы глянули на воеводу, глянули на рать (с холма далеко видно). Большое войско у царя Дмитрия, оружья вдоволь. Болотников купцов не торопил: пусть убедятся в его ратной силе, пусть дивятся. Ишь как дотошно оглядывают, будто на зуб пробуют. Негромко рассмеялся:
— Добр ли товар?
Купцы хитровато ухмыльнулись:
— С таким товаром не промахнешься, воевода.
Один из купцов, большелобый и приземистый, шагнул к лошади и вытянул из седельной сумы соболью шубу. Понес на вытянутых руках к Болотникову.
— Прослышали мы, что идешь ты Большим воеводой царя Дмитрия Иваныча. Прими сей дар от калужского торгового люда. И дай тебе бог славы ратной.
Болотников повернулся к стремянному.
— Вина купцам!
Позвал в шатер, угостил, но долгого застолья не вел: пора поднимать войско.
— Сказывайте.
И купцы сказали: обнищали, оскудели, царь пошлинами задавил. Заморские же гости торгуют беспошлинно, живут вольно и льготно, русских купцов теснят, каменные подворья ставят. Великий разор и от московских гостей. Подмяли калужских, цены сбивают, хлеб и соль перекупают. Многие торговые люди по миру пошли. Набольшие купцы и те нужду хлебают.
— Так-так, — раздумчиво протянул Иван Исаевич. — Ну, а как слободской люд? Чью руку держит?
— Всяко было, батюшка. Народишко — он всю жизнь верткий. И туда, и сюда, как попова дуда. Намедни на Шуйского ярился, седни же присмирел, вот-вот к царю всем городом перекинется.
— Чего ж так? — спокойно, не подавая вида, что встревожен, спросил Болотников, однако на сердце сразу потяжелело.
— Царь третьего дня гонцов прислал. Много гонцов, будто горохом из лукошка сыпанул. Тут и от себя, и от Марьи Нагой, и от патриарха. Вот народишко и заколебался.
— Ужель Шубнику поверили? Лжецу, кривдолюбцу и боярскому потаковнику!
— Шуйскому-то не ахти верят, наслышаны о его пакостях. А вот инокине Марфе да владыке Гермогену, кажись, вняли. Патриарх карой божьей грозит. Пужается чернь, лихо в антихристах ходить.
— А вам не лихо?
— Купца не напужаешь, — крякнули торговые люди. — Нельзя нам туда и сюда, как бабье коромысло. Чай, не блохи. Мало ли чего гонцы насулят. За очи коня не покупают.
— Мудреный, однако ж, вы народ, — улыбнулся Болотников. — Как звать?
— Богдан Шеплин да Григорий Тишков.
— Запомню. И вот вам мой наказ: езжайте в Калугу и подбивайте посад. Дам вам грамоты от царя Дмитрия. Гляньте — грамоты истинные, с царскими печатями. Государь Дмитрий Иваныч жалует торговых людей и посадских льготами и милостями великими. Поможете взять Калугу — награжу щедро, и вот вам в том моя рука.
Отпустив купцов, вздохнул: худые доставили вести. Калужане вот-вот к Шуйскому переметнутся. Досуж, досуж Василий Иваныч! Марфу и владыку на помощь призвал. В самое темечко ударил: народ — христолюбив, не всякий захочет под патриарший гнев угодить. Изворотлив Шубник. Силой не взять, так хитрость на подмогу. Так, глядишь, и переманит калужан. Но то ж беда!
И вновь сдавило от тяжких дум виски. Калуга! Как много ныне зависит от тебя! Скорее бы уж дошли до трудников посланцы, скорее бы донесли праведное слово… А что, как схватят? Калуга полна стрельцами и соглядатаями Шуйского. Тогда и вовсе некому кинуть клич.
Выпил чарку вина, другую, и вдруг будто молния полыхнула. Самому! Самому скакать в Калугу. Скакать немедля!