Иван Болотников. Книга третья «Огнем и мечем»

— Ныне снегу навалило много, большому половодью быть. А коль так, ворог с берега Оки попятится. И тут не зевай, на струги — и вниз по Оке. Попытаем из вражьего кольца вырваться. А там — либо на Москву, либо к Туле.

Весна выдалась ядреная, красная; уже в конце марта вскрылась Ока и в Волгу потянул лед; разлив был столь большим, что царские воеводы вынуждены были отойти от берега на добрую версту.

Болотниковцы вовсю смолили и конопатили челны, барки и струги, готовясь в одну из ночей выйти на Оку. Но выбраться из крепости так и не удалось: сыскался предатель, который перешел во вражий стан и рассказал о намерении Болотникова. Скопин-Шуйский велел сбить по обеим сторонам Оки крепкие, тяжелые плоты и поставить на них пушки. Иван Исаевич отменил вылазку.

— А может, попробуем? Авось и проскочим, — молвил Мирон Нагиба.

— Не проскочим. Авось и как-нибудь до добра не доведут. Пока струги к реке тащим, всех до единого уложат. Будем сидеть!

И сидели, стойко снося голод и лишения. Вражья пальба из пушек в половодье стихла: царские воеводы ждали, когда Ока войдет в свои берега. Ждал и Болотников, ждал конца распутицы, ждал нетерпеливо: получил от царевича Петра грамоту, в коей тот сообщал, что скоро, как сойдет снег, придет к Калуге на помощь.

13 мая из Тулы было послано войско под началом Андрея Телятевского. Встречу ему, из-под Калуги, вышли три полка с воеводами Борисом Татевым, Михаилом Барятинским и Андреем Черкасским. Битва разыгралась у села Пчельни. Царские полки были разгромлены, князья Татев и Черкасский убиты. Остатки войск бежали к Калуге. Во вражьем стане началась паника.

Из крепости вышли болотниковцы и дружно, напористо ударили по дворянам, довершив разгром царских полков, начатый на Пчельне. Вылазка была столь сокрушительна, что «вси воеводы устрашишася и бегству вдашася, и все воинство такожде вслед их побегоша, кто елико можаше».

Глава 7 ВСТРЕЧА

Путь к Болотникову от Москвы к Калуге был непрост. По всем дорогам рыскали конные разъезды, хватая каждого подозрительного путника. Давыдка и Никитка пробирались к Калуге лесами. Ободрались, поотощали. Часто коротали ночи в заброшенных селах и деревеньках, коих в подмосковных уездах и не перечесть. Что ни сельцо, то пустынь. Убогие, закоптелые избенки с зияющими черными дырами волоковых оконец.

— Экое лихолетье. И мужиком не пахнет, — ворчливо вздыхал Давыдка. — И чего бегут?

— А ты поживи под барином — белугой заревешь, — молвил Никитка.

— Тебе-то откуда ведать жизнь мужичью?

— Да уж ведаю. В селе Богородском князь Телятевский мужиков в три погибели гнул. Не зря ж всем селом в бега подались.

— И ты с матушкой сошел?

— Не помирать же с голоду. Сколь же можно лихо терпеть?

— Знать и ты в батьку. Он барское лихо смолоду не терпит.

Давыдка смотрел на сына Болотникова, дивился: парень не по годам серьезен.

На пятый день пути Давыдкина котома оскудела.

— Кабы ноги не протянуть, парень.

— Надо зверя добыть. У тебя два пистоля.

— Пистоли, парень, нам могут на другое сгодиться. Всюду царевы приставы шастают.

Пистоли сгодились в тот же день. Когда покинули одну из заброшенных деревенек и миновали околицу, из осинника выбежала навстречу стая волков — голодных, рыскучих.

— Пропали, — охнул Давыдка.

— А может, гаркнуть? Уйдут.

— Не… Слышь, как зубами щелкают? Помоги, Николай угодник! — перекрестился Давыдка и выхватил из-за кушака пистоль в два ствола. Рука дрожала. Пять волков — бурых, свирепых — подступали все ближе и ближе; сейчас последует стремительный бросок и… Давыдка прицелился в самого матерого, но рука ходуном ходила.

— Промажешь. Дай мне, — шепотом произнес Никитка.

Давыдка молча, не сводя настороженных глаз со стаи, протянул Никитке другой пистоль. Первым метнулся на людей вожак, и тотчас Никитка выстрелил. Волк рухнул в пяти шагах. Не промахнулся и Давыдка, тяжело ранив волчицу; остальные звери отскочили. Никитка, ободренный удачным выстрелом, смело пошел на волков. Бухнул из другого ствола. Зверь закрутился на снегу. Два других волка убежали в заросли осинника.

— Удал ты, парень, — утирая рукавом полушубка вспотевший лоб, протянул Давыдка. — Где палить наловчился?

— Малей Томилыч на охоту брал… Дале пойдем?

— Дале идти рисково. В деревушке поживем.

Вернулись в избу, сладили силки, расставили по лесным тропам. Повезло: в силки угодили два зайца. А вскоре сохатый завалился в яму-ловушку. Давыдка повеселел:

— Теперь жить можно, теперь не помрем.

Как-то возвращались в деревушку из леса и вдруг услышали чьи-то резкие, гортанные выкрики.

— Татары! — похолодел Давыдка и потянул Никитку в ельник.

Татары — шумные, хищные — спрыгивали с приземистых длинногривых коней и вбегали в избы.

— Держи карман шире, — насмешливо бросил Давыдка.

Татары, оставшись без добычи, подожгли избы и тотчас с воем и визгом снялись.

— Свирепый народ, злей волков.

— Где зимовать теперь будем? — сожалело глядя на полыхающие избы, спросил Никитка.

— Сам, парень, не ведаю. Ну да бог милостив.

Набрели на лесной скит с отшельником, попросились на постой; старец просто и коротко молвил:

— Живите.