Иван-чай: Роман-дилогия. Ухтинская прорва

Тусклую жизнь Парадысского до последних дней скрашивала Ирочка Прокушева, воспитанница частных курсов госпожи Аксельбант. Станислав заметил ее на воскресном гулянье в первые же дни по приезде в Вологду и сразу же сумел найти повод для знакомства с нею. Это была стройная, красивая северянка с густыми светлыми волосами в две косы, чуть-чуть завитыми около маленьких ушей, и голубыми, немного вкось поставленными глазами на чистейшем, нежном лице. Она напоминала северный яркий цветок. Станислав где-то слышал, что северные цветы лишены аромата и оранжерейной нежности, но это его не смущало: в данном случае качества эти были делом наживным.

Стась нашел ее несколько простоватой, но этот небольшой недостаток также легко было простить, учитывая примитивное воспитание и житейскую неискушенность Иры. Ее круглый, несколько увеличенный подбородок и глубокий гортанный голос, обещавший развиться в бархатное контральто, говорили о задатках сильного характера, которому еще не нашлось случая проявиться. Утонченный слух Парадысского, правда, не особенно ласкали некоторые местные особенности ее выговора: Ира путала имена Федька и Петька, а его называла «Стащь». Но потом этот шепелявый милый говор чем-то напомнил ему польское, родное пришепетывание, и он перестал его замечать. Все это можно было отшлифовать и поправить. Все это не имело, в сущности, никакого значения, если учесть, что ее серый, неграмотный папаша, усть-сысольский купец Прокушев, располагал, кажется, немалыми капиталами и некогда собирался даже взять годовое свидетельство второй гильдии. Игра стоила свеч…

Парадысский еще не знал, как именно он сумеет обойтись с купцом (ибо о женитьбе не могло быть и речи), но кое-какие планы уже вырисовывались в его светлой голове. Прояснялись детали. Но тут неожиданные обстоятельства, подобно камню, упали на голову Станислава, и сразу же выяснилось, что он вовсе и не любил хорошенькую купеческую дочку, что шлифовка не имеет смысла, а предприимчивость ищет уже нового применения…

Этот день был днем больших и малых неудач. С самого утра Станиславу стало известно, что в управе поговаривают о непорядках в дорожной и ямской службе, о недостаточном бескорыстии инспектора, о том, что частью особо заметных его достижений на ниве общественно полезной деятельности уже интересуется судебный следователь. Парадысский собирался было зайти для делового разговора к председателю управы, но как раз в этот момент ему передали то самое письмо из Усть-Сысольска, которое разом расстроило все планы. Знакомый акцизный в деловом письме сообщал целый ворох уездных новостей и между делом, походя, писал, что в прокушевском доме большие неприятности и что, «вероятно, все пойдет с молотка…».

Станислав сказался больным и помчался домой, чтобы собраться с мыслями.

Он занимал квартиру в старинном деревянном доме с резным коньком на крыше и трубой, украшенной жестяной решеткой с петухами и звериными мордами. Дом был полутораэтажный и стоял на одной из главных улиц, рядом с огромным левашовским особняком.

Станислав прошел к себе.

Изнывая от какой-то необычайной усталости, он торопливо повесил сюртук и в жилетке бросился на диван.

Постукивало в висках, теснило сердце. Люди упорно не давали ему возможности подняться в жизни во весь рост. От них не было спасения даже дома. А-а, черт! Так вкрадчиво, в два сдержанных, трусливых удара, всегда стучит хозяйка-вдова.

Станислав, не вставая, пробурчал что-то нечленораздельное, обозначавшее разрешение войти.

Порозовев от смущения и собрав губы в кокетливую розочку, хозяйка решилась только на два шага в комнату неженатого мужчины.

— Станислав Брониславин, вам письмо. Будьте любезны…

— Что? Опять письмо?!

Яренский штемпель не возбуждал никакого интереса. Опять какая-нибудь уездная чепуха в изложении земских словотворцев! Мосты, канавы, гололедица, гати… Особенно— гати: Станислав обычно испытывал омерзение, слыша это типичное русское словечко.

Разорвав конверт и взглянув на подпись, Станислав поморщился. Письмо оказалось более неприятным, чем можно было бы ожидать. На листе хорошей бумаги торопливым гвардейским шажком бежали, разворачиваясь в цепь, упрямые буковки. Они спотыкались на размашистых запятых и, кажется, рвались только в одном направлении — к его собственному карману…

Черт возьми, этого можно было бы и не читать! Третий удар за сутки — дело почти невероятное!

«Милостивый государь!

Если Вы не забыли нашей приятной встречи у губернского секретаря г-на Веретенникова, Вы, конечно, извините мне то беспокойство, которое я причиняю Вам настоящим посланием.

Полагаясь на Ваше слово, я не стал тотчас же требовать положенной суммы, однако вот уже проходит год, а я не получаю от Вас никакого известия.

Вы знаете, насколько трудно и рискованно в смысле средств мое предприятие, а поэтому Вам должна быть понятна моя настойчивость. Испытывая в настоящее время крайнюю нужду, я просил бы Вас при первой возможности переслать почтою или другим каким видом причитаемые мне 866 рублей, которые вы мне задолжали по банку.