Иван-чай: Роман-дилогия. Ухтинская прорва

— Повешу, негодяй! — взревел Гарин. — Семь бед — один ответ!

Но он уже знал, что Сорокин теперь был неопасен — он выдохся. Гарин резко отвернулся, накинул на голову полу сюртука и, глубоко вздохнув, притих. Сорокин свалился рядом, мгновенно уснул.

Над тайгой мрело хмурое, туманное утро. Откуда-то с Уральского хребта наволакивало тяжелые облака. Они клубились над вершинами тайги, сгущались в лиловую гряду. В вышине взвихривались шалые ветерки, и лес начинал гудеть подземным, угрюмым гулом…

Коми край велик. Где-то над просторами Предуралья и неведомой речушкой Пожмой собиралась гроза, а над селом Усть-Вымь вставало ясное, росистое августовское солнце. На белых колокольнях пылали золоченые кресты, несся веселый трезвон.

— Успенье пресвятыя богородицы, — сквозь дробную скороговорку колес пояснил ямщик и, сняв шапку, перекрестился. — К обедне попали…

Ирина нетерпеливо шевельнулась в телеге, поправила на коленях полы накидки.

— Поспешай, — сказала она.

На бледном, истомленном лице Ирины сухо и властно поблескивали синие глаза. В уголках губ змеились мелкие, неглубокие морщины. Она знала об этом и не старалась противиться судьбе: теперь к ее лицу более подходило выражение сиротской грусти.

Проехали холмистую луговину, проселок круто взбежал к поскотине. Лошади пошли тише, показались первые дворы, и тогда Ирину вдруг охватило беспокойство: «Куда она едет?»

— Останови на минуту, — попросила она возницу, — Я… нарву цветов.

После долгой дороги плохо слушались ноги. Ирина сошла с колеи и побрела травянистым скатом в глубь кустарников. Цветов было немного. Летние отцветали, и свежий ветерок срывал с них увядшие лепестки. В воздухе носились пушинки иван-чая и чертополоха, и только под кустиками можжевела кое-где пестрели запоздалые калужницы. Ирина нарвала луговой герани, золотой розги и в раздумье оглядела открывшуюся отсюда реку, низкие зеленые берега в тяжелой хвойной шубе кедров и елей. В мире было просторно и тоскливо… Совсем близко, на пригорке, трепетала на ветру стройная молодая осинка. Ирина задержалась на ней взглядом и вдруг заметила, что половина листвы на осине прихвачена осенним холодом. Ярко-красные пряди и желтая россыпь увядания уже осилили деревцо.

Осень?..

Ирина бегом миновала кустарники и торопливо взобралась на телегу.

— Погоняй!

Деревня встречала Ирину необычно. Улицы полнились принаряженным народом, пьяные норовили попасть под колесо и орали песни. Ограда у церкви не могла вместить всех, и у ворот волновались новые толпы. Баба в красном сарафане истошно визжала над избитым мужиком. Он пьяно корчился в ногах и размазывал по лицу кровь. Другой лез на железную ограду и, победно оглядывая толпу, размахивал руками:

— Вот это да-а! Гуляем, люди добрые… Не жалей лаптей, знай наших! Подваливай круче, всем места хватит!

От кабака несло сивухой за двадцать сажен. Ямщик придержал тут лошадей, жадно потянул носом и вопросительно оглянулся на путницу. Ирина рассеянно глядела на церковь, мелко крестилась.

Из дверей кабака вывалился клубок пьяных: урядник выставлял на улицу двух забияк, другие безуспешно пытались втолковать ему истину, неизвестную самим.

— Пошто шум? — спросил ямщик длинного детину в разорванной рубахе горошком.

Тот перегнулся назад, почесал кадык и сплюнул.

— Свадьба! Всем селом празднуем. Потому — большой человек веселится!

Ямщик оживился, схватил детину за руку:

— Кто же ето?

— Никит-Паш сына-гимназера замуж выдает… тьфу, женит! Поповну из Половников отхватил, кровь с молоком! Настасьи Кирилловны дочку. За рыжего своего… А нам все одно. Шагай и ты в кабак — Чудов за всех платит!

Ирина задохнулась, до боли в скулах стиснула зубы.

Васька Козлов женится… Месяц тому назад валялся у нее в ногах, умолял, клялся в любви… Как же так?

Мужик уже наматывал вожжи на колышек забора, намереваясь нырнуть в темное хайло трактира. Ирина спохватилась.

— Поворачивай лошадей! — вскрикнула она, позабыв про букет золотой розги и прижимая веник стеблей к груди, — Поворачивай, я… на четверть водки дам. Ну?

Ямщик опешил.

— Слышишь? Едем.

Минутой позже телега с Ириной грохотала на выезде из села и скрылась на повороте Усть-Сысольской дороги. Кованые ободья колес оставили на пыльном проселке двойной вьющийся след. Но к вечеру здесь проехали еще десятки подвод с пьяными гостями, сеном, дровами, уездным чиновником, земским фельдшером, и след затерялся в пестрой неразберихе дорожной колеи.

…С этого дня Ирина уже навсегда исчезла из нашего поля зрения. Говорят, что ее замечали в земском клубе и в библиотеке общества любителей трезвости. Другие утверждали, что видели однажды дочку покойного Прокушева в пролетке, рядом с помощником городского головы Степкой Латкиным, забулдыгой и бабником…

Однако, поскольку ни у одного из именитых граждан Усть-Сысольска, Великого Устюга и Вологды не обнаружилось впоследствии супруги с девичьей фамилией Прокушева, мы склонны думать, что судьба уготовила Ирочке благопристойное и утверждающееся со временем мирское положение — девица…