Иван-чай: Роман-дилогия. Ухтинская прорва

«Третий год…» — мелькнуЛо в сознании Федора. Они позавчера были здесь. Этот берег принадлежал ему и Гарину. Откуда взялись чужие? Или это и в самом деле лишь дурной сон?

Богатство, словно юркая чернобурка; вильнув хвостом, исчезает на глазах. А тайга бескрайна, тайга глуха и нема, ей не выскажешь своего отчаяния и злобы!

Тайга глуха и нема, ей нет дела до человеческих мучений и разочарований, она надежно охраняет и добро и зло.

— Стреляй! — услышал Федор рядом и вздрогнул всем телом, от головы до пят. — Стреляй!

Он не успел сорвать с плеча ружье, как Гарин уже выстрелил. Один из тех двоих, у столба, высоко подпрыгнул и упал навзничь, словно подрубленный.

Другой испуганно глянул в сторону и вдруг, схватившись обеими руками за голову, бросился бежать.

Гарин разрядил второй ствол.

Заряды были медвежьи. Промаха он не знал.

Все совершилось в какое-то мгновение. Тайга все так же дышала своей непонятной и равнодушной тайной. Неудержимо постукивал дятел. Притихшая было кукушка возобновила счет…

Не глядя друг на друга, они стали подходить к столбу.

Человек в брезентовом плаще и совсем еще новых яловых вытяжках лежал вверх лицом.

Знакомые устюжские вытяжки…

Федор споткнулся. Волосы ощутимо зашевелились на голове, и он всей кожей почувствовал холодок смерти.

«Вытяжки…»

— Гриша! Гри-и-и-ша-а!!! — завыл Сорокин и упал к ногам друга.

19. Коловерть

Сорокин лежал долго.

Прильнув к земле и обняв ноги Григория, он исступленно вертел головой и прижимался щекой к дегтярной, вонючей коже сапог. Случившееся было так неожиданно, невероятно и непоправимо, что даже расчетливый и жестокий Гарин потерял на минуту самообладание.

Тайга начинала мстить. За что — он не знал, но было что-то предопределенное в этой нечаянной встрече у заявочного столба.

Два человека поплатились жизнью. Кто были эти люди? Что побудило их стать на пути Гарина, чем закончится теперь эта история? В конце концов, что остается делать, если единственный спутник потерял голову, бьется в припадке истерии и несет невероятную околесицу, выпрашивая прощения у мертвеца…

Разум Сорокина помутился. Зеленая карусель леса, отчаянный страх, острое сожаление и непрощающая власть давней дружбы подняли в его сознании бурю, и он потерял себя.

— Будь проклята жизнь, закинувшая нас в этот ад! — рвущимся, клокочущим голосом выл Федор, кусая губы. — Будь проклят золотой телец! О-о, будь я трижды проклят. Про-о-сти, Гри-и-ша!..

Они потеряли счет времени. Прошел, может быть, час, может — четыре часа, когда Гарин наконец догадался взять лопату и принялся копать яму. Надо было припрятать трупы, замести следы. Дальнейшее еще поправится.

Работа подвигалась медленно. Лопата дрожала в руках, прыгая и скрежеща на гальке. Но человек с мрачным упорством, методично вонзал ее в грунт, отбрасывал комья — копал яму другому.

Так же молча и стараясь не смотреть в сторону Федора, он отошел к кустам, подхватил под мышки отяжелевшее тело безвестного бородатого проводника в изодранном азяме и приволок к столбу.

— Помоги положить, — невнятно сказал он.

Сорокин вдруг вскочил на ноги, посмотрел помутившимся взглядом прямо перед собой, торопливо и бессильно ударил Гарина кулаком по голове.

— Назад! — взвизгнул Гарин, — Назад, ба-а-ба! Убью…

Лопата выразительно повернулась в его руках вверх теслом.

— Сядь, бедняга, — уже примирительно произнес Гарин и вытер со лба испарину. — Слабоват ты, Федор, оказался… Разве мы виноваты?

Сорокин заскрипел зубами, опустился на землю и зарыдал.

— А кто, кто же виноват? Мы — звери!

Был бред, страшный сон.

Два тела мягко шлепнулись через бровку в яму. Не теряя из виду Сорокина, Гарин торопливо заровнял могилу, присыпал песком.

— Хватит! Пошли…

Потом спохватился, отбил топором табличку на столбе и приколотил свою: «Гарин-28».

Концы были опущены в воду, а участок все же мог пригодиться в случае благополучного исхода дела с исчезновением этих двух бродяг.

— Пошли… — снова повторил он, и Сорокин заметил холодное равнодушие в его глазах.

Всю ночь Сорокина трясла лихорадка. Он порывался встать и задушить спутника, но не хватило сил. Мокрый туман стоял над рекой, давил грудь, становилось трудно дышать. Белые призраки выходили из чащобы к воде, колыхали прозрачными саванами, погружались в воду. Волос становился дыбом, и Сорокин стучал зубами, теряя ощущение реального, отдаваясь страху.

Перед рассветом он собрал остатки сил и на четвереньках подполз к Гарину.

Внутри шалаш напоминал темную яму. Человек спал, положив под голову рюкзак. Мучительная морщина исказила его лицо. В полусумраке на грязной подстилке отчетливо выделялась тонкая, жилистая шея. Зеленый хвойный лапник с могильной торжественностью топорщился вокруг головы Гарина.

«Придавить?..»

Сорокин склонился над спящим и вдруг почувствовал, как от сердца предательски отливает кровь, а вспотевшие ладони становятся невесомыми, как плавники дохлой рыбы.

— Ты… что? — Гарин испуганно поднял голову. — Ты что? — Во тьме сверкнули его глаза. — Опять?!

Сорокин привстал на колени. Его трясло.

— Прости… не могу я дальше.