Иван-Дурак

— Всем знакомым еще раздарила. Они рады были, а мне приятно — польза какая-то от меня. А еще мне краски твои старые попались, школьные еще, когда я коробки с вещами разбирала. После ремонта все недосуг было. А тут смотрю: краски, кисточки. Дай, думаю, попробую — рисовала же в детстве. Попробовать-то попробовала, да не получается ничего. А загорелась уже, хочется рисовать, и чтоб красиво было. И тут я вспомнила про твоего преподавателя из художественной школы Александра Васильевича. — Тут мать снова покраснела, снова глубоко вздохнула и продолжила, — я номер его в телефонной книге нашла и позвонила. Он, конечно, был удивлен, что баба на старости лет обучаться живописи надумала, но согласился. Даже от денег сначала отказывался. Интересно ему было, что из этого выйдет, да и он тоже немолодой ведь уже — мой ровесник, под семьдесят ему. Да одинокий — овдовел тоже недавно. Скучно ему. Но и заплатила-то я ему всего за два месяца, — мать покраснела еще гуще, помолчала, — в общем, молодежь, Новый год он с нами будет встречать. Вы ведь не против?

Иван от изумления поперхнулся шампанским. Когда откашлялся, восхитился:

— Ну ты, мать, даешь! Так вы что? Как бы это сказать?… Вместе? — она кивнула. — Ну, мама! Ну, мама! Экая ты шалунья! Глядя на тебя и ста… то есть, извини, взрослеть не страшно. Конечно, пусть приходит, я тоже буду рад с ним снова встретиться. Только вот… я ведь не оправдал его ожиданий, боюсь, он будет разочарован.

— Ваня, твоя жизнь — это твоя жизнь. И ты проживаешь ее так, как хочешь ты, — сказала мать очень серьезно. — И отвечаешь за нее только перед собой. Мне так человек один сказал, он, правда, наверное, и не существует вовсе. Он во сне мне явился. — Иван напрягся. — Как раз тогда, когда ты мне ремонт предлагал делать, а я отказывалась, помнишь? — Иван кивнул. — А он мне и говорит, мол, хлопоты — это проявление жизни, пусть и несколько обременительное, а унылое прозябание перед телеэкраном — это почти уже смерть. А к тому же, ведь никто не знает, чем могут обернуться хлопоты и ремонт в том числе, может, это начало чего-то нового? Нового этапа в жизни. И ведь как в воду глядел. А я, дура старая, спорила. Говорила: какой новый этап? О кладбище думать пора… Длинный у нас разговор был во сне-то, а я до сих пор каждое слово помню, будто наяву это было. Ой, что-то разболталась я, вот ведь что алкоголь-то с людьми делает, трезвая о таких вещах и говорить бы не стала. Это кто ж поверит-то: во сне является человек и наставляет на путь истинный.

— А что ж не верить-то? — осторожно возразил Иван. — Может, это просто вещий сон был?

— Может, и так, только мне иногда кажется, что не во сне все это было.

— Мам, а этот человек сказал, как его зовут?

— Да. Петр Вениаминович. Странный такой. Был в фуфайке, галошах и в бабочке. — Мать рассмеялась. — В красной такой, как у конферансье. Хотя у них черные обычно бывают.

Иван уронил бокал. Он звонко разбился о сероватую напольную плитку, имитирующую старые каменные плиты.