Иван-Дурак

Иван стал для Леси и отцом, и матерью. Он научился купать девочку, кормить, баюкать, он стирал и гладил пеленки, вставал к ней по ночам. Бабушка тоже помогала, и няню, к счастью, нашли хорошую, душевную, мудрую. Она пыталась Ольгу воспитывать — приносила к ней ребенка, говорила какой он хорошенький, милый, предлагала подержать, приласкать, но та смотрела на девочку со злобой, а когда Леся плакала, начинала кричать: «Да сделайте же что-нибудь! Пусть она замолчит!». Няня качала головой, вздыхала и уходила.

Иван еще больше похудел и выглядел измотанным. Собственно, он и был измотанным: ребенок, учеба, работа, истеричная жена, которая либо молчала, либо сквернословила, либо рыдала. Квартира обошлась ему слишком дорого. Да он там и не бывал, некогда было, и ремонт он так и не начал. Когда ему? По выходным теща с тестем иногда забирали Лесю к себе, чтобы Иван мог хоть чуть-чуть отдохнуть. Он шел в общежитие, напивался там с друзьями — пытался хоть на время забыть о своей взрослой, такой непростой жизни. Даже ночевать там оставался, лишь бы не возвращаться к Ольге — находиться рядом с ней было невыносимо. Сколько раз он хотел сбежать от нее насовсем, но всегда возвращался. Не к ней, к Лесе. Как он ее оставит? Ну, он и влип. За три месяца Ольга вернула свою прежнюю форму: по нескольку часов в день она занималась спортом, купила велотренажер, ездила в бассейн. Она похорошела, в глазах появился блеск. Она начала встречаться с подругами, но к себе домой никого из них не звала — ходила к ним сама. Несколько раз Ольга даже допускала Ивана к себе в постель, сопровождая приглашения заявлениями, что ей необходимо срочно удовлетворить свои насущные физиологические потребности. Иван чувствовал себя униженным, но от предложений не отказывался — у него тоже были физиологические потребности, которые нуждались в удовлетворении. Во время таких ночей Ивану начинало казаться, что все наладится, что у них будет нормальная семья, они будут вместе завтракать и ужинать, вместе гулять с ребенком, вместе ходить в гости, вместе ездить за город на шашлыки, обсуждать книжки и фильмы, да и просто спать вместе. Но по утрам Ольга снова становилась отчужденной и предпочитала с мужем своим не разговаривать, а ребенка и вовсе не замечала.

Однажды, когда Иван вернулся с работы, он долго звонил в дверь, но ему никто не открыл. Он отпер дверь своим ключом, вошел. Ни на кухне, ни в гостиной, где он жил с дочкой, никого не было, детская кроватка была пуста, а коляска стояла в прихожей, значит, они не на прогулке. Иван забеспокоился, побежал в спальню, да так и застыл на пороге: Леся лежала на кровати, а Ольга целовала ей пяточки.

— Она такая хорошенькая, — выдохнула Ольга, — так вкусно пахнет. — Она улыбалась.

— А где все?

— У няни какое-то неотложное дело, а мама к врачу пошла на прием. Меня вот попросили посидеть. — Леся запищала. — А почему она плачет? — удивленно спросила Ольга.

— Описалась или есть хочет, а может, и то, и другое. Ты давно ее кормила?

— Нет, я ее совсем не кормила, — ответила Ольга растерянно.

— А подгузник давно меняла?

— А нужно было менять?

— Вот дуреха, нужно, конечно. Давай научу.

— А у меня получится?

— Получится, не волнуйся.

Так Ольга в одно мгновенье из кукушки превратилась в сумасшедшую мамашку, которая буквально тряслась над своим ребенком. Няню теперь звали только тогда, когда Ольге нужно было куда-нибудь отлучиться. Михаил Львович с женой нарадоваться не могли на дочку. Все были довольны, только Ивану снова не нашлось места в жизни собственной жены. Нет, она допустила его в свою спальню, она ужинала с ним, и с ребенком они ходили гулять вместе и даже, случалось, книжки обсуждали, но не было между ними близости, и раньше не было, а сейчас вся Ольгина любовь и ее внимание доставались Лесе. Ивану было одиноко. Он с удивлением обнаружил, что любит эту непредсказуемую сумасбродку — свою жену. Он ее ревновал. Раньше — к этому негодяю, неизвестному отцу Леси, который всегда незримо витал третьим лишним между Иваном и Ольгой, а теперь ревновал и к нему, и к дочери, и к каждому мужчине, что смотрел на его жену восхищенным взглядом, а так на нее смотрел каждый встречный. Иван смутно догадывался, что как только у Ольги закончится эта ее малообъяснимая материнская горячка, как только она заметит, что мир не замкнулся на ее маленькой дочурке, на ее улыбках, слезах, болях в животике, режущихся зубках, ее миленьких распашоночках, ползуночках и пинеточках, ее уже будет не удержать. Эту вольную, безумную птицу куда-нибудь унесет первым же попутным ветром. Куда ее унесет, к кому? Кто ее знает. Иван был с женой предупредителен, услужлив, заботлив, страстен, щедр, только она принимала его любовь и доброту за глупость, считала его тряпкой, подкаблучником и с каждым днем все меньше уважала. А любить, наверное, и не любила никогда. Правда, по-прежнему хотела.