Иван-Дурак

– Тогда ты меня поймешь. Как мне хотелось вырваться из этого гадюшника, сбежать от этих жутких халатов, от стоптанных тапок и туфель, которые я носила до тех пор, пока они совсем не разваливались. А колготки? Ты представляешь, мне приходилось зашивать капроновые колготки. Все нормальные люди выкидывали, а я зашивала, потому что новые купить было не на что. Ты когда приезжал, это было для меня настоящим кошмаром. Ты весь такой холеный, в дорогой одежде, самоуверенный, и я в своем драном халате.

– Вот только не говори мне, что ты жалела, что выбрала тогда не меня.

– Жалела. – Вздохнула Ленка.

– А это вот ты зря.

– Это еще почему?

– А я бы тебе изменял, а потом совсем бросил. Или ты меня, когда бы совсем устала от моих похождений. Постоянство, знаешь ли, не входит в число моих добродетелей. Лучше скажи мне, ты этого нового мужа своего любишь?

– А это важно?

– Все люди стремятся к любви.

– Не знаю. Гришку я любила, а счастливой не была. А к Женьке у меня какое-то очень спокойное чувство: уважение, нежность. Не уверена, что это любовь. Но знаешь, я так с ним счастлива – мне с ним надежно. Вот что главное, я больше не живу на вулкане, как с Гришкой. И колготки я сразу выкидываю, как только на них появится зацепка.

– Ты сейчас не играешь? Не морочишь мне голову? У тебя точно все в порядке?

– Почему ты спрашиваешь про игру?

– Ну, ты такой спектакль разыграла с этой якобы случайной встречей. В тебе пропала великая актриса.

– Как видишь, не совсем пропала, – она засмеялась.

– Ну, так у тебя точно все в порядке?

– Да, да! Не беспокойся! – Ленка расстегнула шубу, Иван посмотрел на ее живот и понял, что ничего она не растолстела, просто она была беременна.

– Какой месяц?

– Пятый. У нас с Женькой будет ребенок. Я так счастлива…

Итак, у Ленки все было замечательно. Даже если она и несколько преувеличивала масштабы своего счастья, в спасении явно не нуждалась. А вот Гришку было жалко.

Глава пятнадцатая

После обеда Иван уселся рисовать. На сей раз никто его не принуждал. Он сделал это по собственному желанию. Жена сидела на диване со своими журналами, а Иван ее рисовал. Тонко заточенным карандашом. Это было чудесно. Получалось не очень, но сам процесс был прекрасен. Мать сидела рядом и тоже рисовала – что-то там опять фантазировала на тему родного городка: огромные синие и сиреневые кошки на фоне голубых, розовых и желтеньких домиков. Очень жизнерадостно.

– Мама, – спросил Иван тихо, – ты помнишь Светку Калмыкову? Ну, жила в квартале отсюда, в восьмой школе работала пионервожатой?

– Ты ничего не знаешь? – удивилась мать.

– А что я должен знать?

– Ее больше нет.

– В каком смысле?

– В прямом. – Мать принялась покрывать самую синюю кошку желтым горошком. – Умерла.

– Как?

– Спилась она. Дома шалман устроила. Постоянно какие-то мужики к ней ходили. Вот один и прирезал года полтора назад по пьяни – из ревности. Ну, его посадили, конечно, только Светку-то уже не вернуть. Сын у нее сиротой остался. Кто отец – и не знает никто. Мы всей улицей мальчонке одежду собирали, подкармливали. Лет семнадцать ему тогда было. Потом в армию его забрали. Служит теперь. – Мать вздохнула. – Вот так.

Иван сломал карандаш. Взял другой.

– А что это ты вдруг ее вспомнил? – поинтересовалась мать.

– Вожатой она у меня в пионерском лагере была, а сегодня я мимо ее дома проходил, вот и вспомнил. Жаль, – сказал Иван. – Веселая была девушка.

– Слишком, по-моему, – хмыкнула мать, – но все равно жалко.

Иван сделал еще несколько штрихов, потом перечиркал рисунок, скомкал лист и швырнул его на пол.

– Ну, все, муза улетела!

– А почему тебя так взволновала смерть этой женщины? – подозрительно спросила жена.

– А потому что это всегда так нелепо, так странно и так страшно, когда уходят твои ровесники, те, кого ты помнишь молодым, красивым, полным жизни и надежд. Что от Светки осталось? Дурная слава, которая забудется через пару лет? Могильный крест? Несчастный сын? Вот и все.

– Сын, это не так уж и мало, – резко сказала жена. – Я бы тоже хотела, чтобы после меня остался сын или дочь. А если я прямо сейчас умру, после меня и дурной славы не останется – слишком уж я примерная.

– Значит, после тебя добрая слава останется.

– Добрая слава остается после добрых дел, а я…, – жена вдруг разрыдалась, – а я ни рыба, ни мясо. Так, супруга уважаемого джентльмена, его бледная тень. А без тебя я никто.

– Что за глупости! – возмутилась мать. – Хоть с ним, хоть без него, ты красивая, добрая образованная девушка. А не хочешь быть тенью – иди работай! Добивайся чего-то сама. А не хочешь работать, так и сетовать нечего.

Жена разрыдалась еще сильнее и убежала в свою комнату. Иван сидел на стульчике. Взгляд его был пуст – так он ошарашен смертью Светки, которая была лишь коротким эпизодом в его жизни, но зато очень значительным и ярким эпизодом. А жена его еще и добила – оказалось, что она не так счастлива и довольна, как ему казалось. Господи, неужели еще и с ней придется возиться? В качестве немногословной, прекрасной тени она его вполне устраивала, а что будет, если она вдруг самоутверждаться начнет?