С правой стороны за стеклом огромных витрин возвышались скелеты семи парейазавров, слева – две смонтированные иностранцевии и одна – в виде выложенного на подставке скелета. Внушительный череп дицинодонта, парейазавр в новой монтировке А.П. Гартман-Вейнберг, соколковские амфибии, материалы из Ишеева, кости ящеров из Каргалы и Шихово-Чирков, с Мезени и Шарженьги, каменноугольная фауна морских беспозвоночных Подмосковного бассейна – морские лилии, громадные раковины брахиопод – целые гроздья в белом известняке, так называемая «брахиоподовая мостовая», отпечатки пермских насекомых, материалы по палеоэкологии – посетители внимательно рассматривали каждую находку, с неподдельным уважением выслушивая комментарии сотрудников ПИНа.
С почтением встречали гости Анну Петровну Амалицкую, жену и сподвижницу знаменитого основателя Северодвинской галереи. Её специально пригласили на открытие музея из Ленинграда, где она жила в Доме для престарелых учёных. Старая женщина подолгу разглядывала скелеты, которые были ей как дети: она знала весь их путь от монолитов, добытых из толщи Земли, до монтировки скелетов.
Этот день стал действительно триумфом советской палеонтологии.
Доклад Ефремова был посвящён наземным позвоночным верхней перми и нижнего триаса. Учёный давно уже размышлял о практическом использовании остатков позвоночных как руководящих ископаемых для определения геологического возраста осадочных горных пород – стратиграфии. Ефремов разрабатывает важнейшую для геологии практическую задачу, составляя стратиграфические схемы. Эти схемы расчленения континентальных отложений по смене фаун позвоночных начинают повсеместно применяться геологами для поисков нефти в районе так называемого Второго Баку.
Доклад вывел Ивана Антоновича в ряды самых видных палеонтологов мира.
Спустя два года в Москву по официальному приглашению лаборатории Гартман-Вейнберг (Московский университет) приехал профессор Тюбингенского университета Фридрих фон Хюне, знаток западноевропейских и южноафриканских ископаемых пресмыкающихся, в том числе зверообразных. Его оценкой палеонтологи особенно дорожили. Переписка Ефремова с Хюне началась ещё до конгресса 1937 года и продолжалась много лет.
Высокому, худому учёному с клиновидной бородкой было уже 64 года, и всех поразила та энергия, с которой он выразил желание поработать в Палеонтологическом музее. Профессору были предоставлены для научной обработки остатки пресмыкающихся из нижнего триаса бассейна Ветлуги и Южного Приуралья, собранные Иваном Антоновичем. Изыскания фон Хюне принесли неожиданный результат: среди остатков профессор установил нового маленького ящера и дал ему видовое название в честь Ефремова.
Осенью 1937 года, после конгресса, ПИНом была организована очередная экспедиция в Татарию под руководством Михаила Николаевича Михайлова. Целью на этот раз была разведка. Костеносный слой в Каменном овраге был выбран, и надо было найти новые площадки. Препаратором поехала Лукьянова. Ефремов оставался в Москве.
Михайлов, присмотрев место в Сёмином овраге, как обычно, нанял для работы окрестных мужиков. Закончив вскрышные работы на намеченном участке, мужики отпросились домой, к жёнам. Сотрудники института принялись разбирать костеносный слой. Вскоре стало известно, что в Тетюши приехала Гартман-Вейнберг.
Вечером сотрудники, как обычно, ушли в деревню – они жили в избе. В палатке у оврага остался ночевать татарин Зиннур. Холодным туманным утром он прибежал в избу, запыхавшийся и возмущённый: Гартманша кости ворует!
Михайлов и Лукьянова поспешили к раскопу: на краю, на снопе соломы, сидит Александра Паулиновна, а школьники, которых она наняла в помощники, как чертенята, копаются, костеносный участок разбирают! Овраг-де её, она уже несколько лет сюда ездит, стало быть, кости тоже её!
Михайлов от неожиданности опешил и решил обратиться в Тетюшинский райисполком – искать правду[141].
– Вы учёные, сами и разбирайтесь, – отрезал председатель. – Вам что, оврага мало?
Тогда Михайлов дал телеграмму, и из Москвы приехала комиссия: геолог и два палеонтолога, в том числе и Ефремов.
Посоветовавшись с коллегами, Иван Антонович предложил Александре Паулиновне объединить усилия МГУ и Палеонтологического института. Он привык к мысли, что научные открытия принадлежат всему обществу, что в науке нельзя считаться – только отдавая, можно вновь и вновь черпать из неиссякаемого источника знаний. Но Гартман-Вейнберг не намерена делиться будущими научными открытиями.
Два дня они разбирались и решили: участок должен принадлежать тому, кто провёл вскрышные работы. Мария Фёдоровна обрадовалась: значит, кости наши!
Она рассказывала:
«Иван Антонович тихонько отвёл Михайлова в сторону и говорит:
– Знаете, Михаил Николаевич, мне что-то жалко её. Пожилая женщина. Давайте отдадим участок ей, а сами уедем на Волгу. Там до костеносного слоя не так много метража снимать. Всё-таки мы мужчины.