Иван Ефремов

Варвара Александровна начала ходить с Васей на лечение, Надя подружилась с соседскими девочками, а Ваня оказался предоставлен самому себе.

Первым делом он познакомился с портовыми мальчишками — сыновьями рыбаков и матросов, которые приняли Ваню в свою компанию. Они сразу же побежали купаться на маленький каменистый пляж, где вода была тёплой, как парное молоко, и непривычно солёной для Вани.

Затем мальчишки, как хозяева, обежали весь порт, где отдыхали у далеко выдвинутого в море причала корабли, огромными горами лежали мешки и бочки, стояли лошади с телегами, гружёнными тюками и ящиками. От складов к кораблям сновали грузчики. Кричали чайки, хохотали рыбачки, тащившие в корзинах колючую рыбу. Сухой чертополох хрустел на набережной, и уже желтела от жары листва акаций. Со станции изредка доносились резкие паровозные гудки.

Берег изгибался дугой, и справа налево, от Нагорной стороны, прочерчивал бирюзовое море каменный волнолом. Днём, когда море пускало солнечные зайчики, разглядывать волнолом было неудобно, но вечером, на закате, отчётливо была видна стрела, отделяющая бухту от моря, и портовые огни на её концах.

К западу от города в море уходила долгая песчаная коса, на южном конце которой зажигался призывный огонь на белой, с оранжевой полосой, восьмигранной башне Нижнебердянского маяка.

Приволье азовского побережья поразило Ваню. Всю жизнь Иван Антонович будет помнить главное ощущение Азова — свежий, солоноватый привкус моря.

На следующий день мальчишки показали новому другу весь город: завод Гриевза, который выпускал жнейки, канатно-шпагатную фабрику, свечной и множество других заводиков, и — гордость города — электростанцию. Ване было гораздо интереснее на пыльных улицах Матросской слободки, в Лисках или Собачьей балке, где домишки белые, низенькие, с маленькими окошками, где во дворах стирали бельё простоволосые женщины, скребли сухую землю голосистые петухи и поджарые курицы, чем на Азовском проспекте, вдоль которого стояли дома купцов с магазинами и высокими заборами.

С Нагорной стороны город было видно как на ладони. Он ребрился черепичными крышами, белым песком сверкала коca с кружевами заливов, море дрожало расплавленным золотом. На юго-западе лежала сказочная Таврида, там из степи вздымались горы, там, на изрезанном бухтами берегу, раскинулся легендарный Севастополь, ещё дальше, за морем, над Золотым Рогом теснился Стамбул, а в Средиземном море вставали из волн скалистые берега Греции. Оттуда, из-за моря, приходили в Бердянск корабли за русской пшеницей.

Сразу за городом начиналась степь, поутру розовая, а днём тонущая в дрожащем мареве. В степи на бахчах спели зелёные арбузы и желтобокие тыквы, а там, где впадала в Азовское море река Берда, в прогретых до дна лиманах ходила стайками серебристая рыба. А какой вкусной была кукуруза, испечённая на костре, посыпанная крупной солью!

Мальчики каждый день околачивались в бухточке, откуда выходили на промысел рыбаки. Рыбаки делились на бережных — тех, что ловили возле берега, и рисковых — надеявшихся на удачу и пытавших счастье на просторе. Бережные и рисковые трунили друг над другом, но и те и другие были добры к ребятам. Хорошо было вытаскивать на берег лодку и хватать руками живую, бьющуюся рыбу!

Но Ваню неизменно тянуло в порт. Необычайно привлекала его чугунная пушка в городском сквере, стоящая здесь, казалось Ване, с незапамятных времён — с Крымской войны. Тогда англо-французская эскадра почти полностью разрушила город, порт сгорел. Высушенные солнцем бердянские старики ещё помнили этот обстрел и, воскрешая в памяти события молодости, сокрушённо качали головами: беззащитному городу нечем было ответить врагу. Всего несколько пушек… Кто-то из стариков обмолвился, что пушка-то не заклёпана…

Знавшим порт как свои пять пальцев мальчишкам ничего не стоило раздобыть «макароны» — так называли спрессованный трубками порох из разряженных артиллерийских снарядов. Вечером, во время гулянья, прогремел оглушительный выстрел — такой силы, что пушка слетела с постамента. Завизжали дамы, забегали полицейские, примчались пожарные. Виновники переполоха с перепугу разбежались по домам.

Через два дня Ваня с гордостью прочитал друзьям газету, где было написано: полиция напала на след злоумышленников, поиски продолжаются.

Пушку водрузили на место, но предварительно заклепали — чтобы впредь неповадно было честной народ пугать…[12]

Однажды Иван нашёл британский патрон и решил изготовить трубку для самодельного окуляра волшебного фонаря — эпидиаскопа. Устроившись на широком подоконнике, аккуратно извлёк из патрона взрыватель, начал резать трубку. Но в патроне оказалось два взрывателя, второй слой пороха в гильзе взорвался, повредив мальчишке руку.

Поднялся переполох, поскольку все решили, что на город внезапно напал враг.

— Я убит! Я убит! — повторял испуганный Ваня. Мама едва успокоила сына.