Иван Федоров

— …Твое бо есть, иже миловати и спасати нас, и тебе славу воссылаем со безначальным отцом твоим и со пресвятым и животворящим твоим духом, ныне и присно и во веки веков! — торопливо, тонким голосом возглашал в алтаре поп Григорий. — Аминь!

И, еще отчаянней стиснув кулаки, Иван Федоров гулко, во всю грудь повторил:

— Аминь!

А уже с трудом дышалось, саднило в горле, затуманивало голову. Заглушая слова молитвы, в голос плакали детишки, всхлипывали женщины. Все явственней доносились гул и треск пожара. Отблески его играли в притворе.

— Не до конца прогневается, ниже во век враждует: не по беззакониям нашим сотворил есть нам, ниже по грехом нашим воздал есть нам! — ошалело бормотал в алтаре поп Григории… — Якоже щедрит отец сыны, ущедри, господь, боящихся его!

«Что ж это? — испуганно подумал Иван Федоров. — Ведь это он псалом за благодеяния господни затянул!»

Тогда-то и начались взрывы в пороховых погребах. Порывом вихря всю церковь заволокло дымом. Стены сотрясались. Сыпалась штукатурка, падали иконы, погасли свечи. Народ бросился вон из храма.

Иван Федоров сбежал с клироса.

Поп Григорий, щуплый, растрепанный, ослепнув от дыма, ошалел, не мог найти выхода. В молчаливом исступлении бросался на стену, бил тяжелым медным крестом в неподатливый камень.

Федоров обхватил попа за плечи, поволок отбивавшегося на волю…

В стороне царского дворца колыхалась огненная завеса. Горело и за Грановитой палатой. Церковь Благовещенья вздымалась слева, накрытая смоляной шапкой, из-под которой выбивались буйные рыжие вихры. Вдруг что-то треснуло там, шапка распалась, взвился столб искр, и Иван Федоров увидел, как падают благовещенские колокола. Многопудовые, они грянулись оземь, тупо колыхнув почву, и тяжкий стон меди толкнул Федора, прижал к церковной стене…

Федоров побежал к дымившимся избам причта.

Дверь в избу стояла нараспашку. Ирины в доме не было.

— Слава тебе господи, ушла! — вздохнул Федоров.

Остаток дня он бродил по берегу Москвы-реки, среди погорельцев, разыскивал Ирину. Наступила ночь. Усталый, он присел у чужого костра. Сидел, повесив голову, глядел на подернутые сизым пеплом поленья в костре. Чужие усталые лица. Опущенные на колени головы. И по всему берегу — стон. Чья-то рука в обгорелом рукаве тянется из темноты.

— На-ко хлебца. Поешь…

Потом и золой пропитан кислый ржаной кус. Может, последний у сострадательного брата твоего. Кто-то подошел.

— У вас, что ли, дьякон гостунский?

— У нас… эва он…

— Отец дьякон! А отец дьякон!.. Слышь?.. Сын у тебя родился… Ты встал бы…

— Сын?! А Ириньица?.. Что с Ириньицей?

Подошедший стащил шапку.

— Ты помолись, отец дьякон… Померла у тебя жена… Ты помолись…

ГЛАВА IV

«Припадаю к стопам вашей милости, молю бога продлить ваши годы.

Спешу сообщить, что у меня все благополучно. Московиты принимают иноземцев с охотою, и теперь ваш слуга числится мастером здешнего Литейного двора.

Опережая прочие сообщения, должен сказать, что московский Литейный двор вовсе не так плох, как говорили. Я был удивлен и его размерами и искусством русских плавить руду и отливать пушки…

Начну с рассказа о том, что последовало за чудовищным пожаром, истребившим почти весь город Москву.

Известный вам митрополит Макарий во время бедствий хотел отсидеться в одном из тайников, устроенных в каменной стене Кремля. Дымом его выкурило оттуда, как таракана. Спасая жизнь, митрополит велел спустить его из тайника на веревке к Москве-реке. Веревка оборвалась, и этот «святой отец» грохнулся с высоты примерно в полторы русских сажени. Но лишь повредил ногу и сильно ушиб бок. Подоспевшие слуги тотчас приняли меры, чтобы доставить митрополита в его летнюю резиденцию — в Новинский монастырь, расположенный на запад от Кремля.

В этом монастыре и состоялось на следующий день свидание великого князя Ивана со своим пастырем.

Великий князь прискакал к митрополиту из дворца в Воробьеве и, как мне передавали, был очень испуган.

Пользуясь случаем, хотел бы дать вам представление о молодом московском государе.

Внешне, если не взирать на лицо, он довольно приятен: высок ростом, широкоплеч, быстр в движениях. Но черты лица великого князя весьма неправильны, нелепы, и особенно поражают его огромные черные глаза, в которых никогда, по-моему, не перестает светиться подозрение.

Мне несколько раз довелось видеть великого князя вблизи, и, признаюсь, взгляд его меня смущал.

Как вы знаете, для подозрительности князя Ивана оснований больше чем достаточно. Я не стану повторять известные вам обстоятельства его роста и воспитания. Но я должен сказать, что при всех отрицательных качествах князя Ивана, при его типично восточной жестокости, вспыльчивости и склонности к разврату, слухи о котором наводняют Москву по-прежнему и после княжеской женитьбы, при всем этом московский государь весьма образован, веротерпим и, наверное, не глуп…

Итак, я остановился на приезде великого князя Ивана к митрополиту в Новинский монастырь.

У них состоялся разговор с глазу на глаз. Подробности разговора, естественно, для меня остаются тайной, но о чем они беседовали, догадаться можно без особого труда.