Иван Грозный

Как в Ливонии, так и в Польши Сигизмунд-Август оставил запутанное наследство. Хотя его дипломатия делала большие успехи в сношениях с Кеттлером, скандинавскими государствами и ханом, но изнеженность самого короля, беспечность и дух анархии, царивший среди его подданных, парализовали эти успехи. В Польше не было реальной силы, которая могла бы сообщить им действительную цену. Хотя польско-литовская уния представляла сама по себе торжество над Москвой, но в Польше шла борьба католичества против протестантства и других исповеданий. Такая религиозная политика вызвала реакцию православного населения и бросила его в объятия Москвы. Пропаганда утвердившихся уже в виленской епархии иезуитов только усиливала русофильское движение. В Ливонии она также вызывала осложнения. У Польши не было флота. Блокада Нарвы могла остаться фикцией, а между тем она портила отношения с соседними морскими государствами и даже с Данцигом. Успех борьбы с сухопутными военными силами Ивана был сомнителен из-за отсутствия регулярной армии. Поэтому после смерти Сигизмунда-Августа в Польше обнаружилось стремление обеспечить судьбу государства таким способом, который был бы прочнее условий самого выгодного мира. В Москву явился уполномоченный польско-литовской державы Воропай с извещением о смерти Сигизмунда-Августа и сказал, что многие в Польше желали бы видеть русского царевича заместителем покойного короля.

Такое желание было далеко не единодушным и искренним. Выбор Федора являлся компромиссом. Некоторые весьма горячо поддерживали кандидатуру самого Ивана. Высшая аристократия в Польше и Литве не мирилась с этой кандидатурой. Она была не совместима с их олигархическими стремлениями. По некоторым сведениям, Радзивиллы даже составили заговор с целью отравить царского посла, прибывшего на сейм. Мелкое дворянство, конечно, не могло руководиться подобными соображениями, они, напротив, скорее заставляли остановиться на московском кандидате. Шляхта с энтузиазмом встретила мысль об избрании Ивана. О характере его, как свидетельствуют избирательные манифесты, издававшиеся тогда, она хорошо знала. Даже вопрос об опричнине обсуждался горячо. Это вполне естественно: у поляков был Курбский и другие беглецы из московского государства. Они могли обо всем осведомить. Иван представлялся суровым государем. Но ведь в Москве он имел дело с такими подданными, которые заслуживали такого отношения своими изменами. В Польше дело будет обстоять иначе, здесь народ обезоружит царя своей преданностью порядку, да и сам Иван смягчится под влиянием высшей культуры. В лице московского царя Польша приобретет энергичного, твердого и отважного государя. Поляки были увлечены этой идеей. Поэтому, когда московские послы прибыли в Варшаву, то они увидели, что еще до решения вопроса здесь распространилась мода на все московское. В Литве настроение избирателей было менее единодушным. Там дворяне еще только недавно стали пользоваться привилегиями и вольностями, обеспеченными польским режимом, и боялись их утерять. Но и на них производила впечатление недавняя блестящая победа, одержанная Иваном под Полоцком. Они колебались: с одной стороны, боялись подчиниться Ивану, с другой же боялись навлечь на себя его гнев. В конце концов и литовская знать примирилась на кандидатуре Ивана, надеясь на его неудачу и видя в этом средство продолжить, как можно более, мир с Москвой. Во всяком случае Иван имел на своей стороне большинство. Мелкое дворянство, представителем которого был Воропай, обнаружило в этот критический момент много политического смысла и широту взгляда. Еще раньше это сословие одними своими усилиями содействовало реформе литовского строя, теперь оно надеялось завершить эту преобразовательную работу при помощи грозного, могучего государя. Оно мечтало о создании великой славянской державы, центр которой будет Польша, и надеялось, что эта держава выполнить те исторические задачи, которые были не под силу ни Польше, ни Москве в отдельности.