Иван Грозный

Но борьба продолжалась и росла. Между осужденными в 1531 г. находился и Троицкий игумен Артемий. В учении иосифлян он отвергал требование смерти для еретиков и таким образом приближался к заволжским старцам. «Мы не должны судить этих несчастных, а только молиться за них», писал один из этих отшельников. Либеральное веяние неожиданно обнаружилось даже в этой среде. Впрочем, Артемий и его ученики соприкасались с протестантским движением, быстро распространявшимся в Польше. Другие же противники официальной церкви, скоро узнавшие всю силу ее преследования, Матвей Башкин и Федор Косой, склонялись в сторону современного им рационализма, перенимая однако некоторые черты учения волоцкого отшельника.

Таким образом, эта русская реформация шла в различных направлениях. Заволжские старцы, как и «иосифляне», видели единственное средство только лишь в религиозной перестройке. Сектанты же, вроде Артемия, стремились совершить революционное, разрушительное дело. К чисто религиозным спорам примешивался и политический элемент. Иосиф Волоцкий был консерватором даже в вопросе об отношении Церкви к государству. По его мнению, государство должно было служить интересам Церкви, требуя от нее за это абсолютного подчинения. Основывая свое материальное благосостояние на привилегированном владении землей, монастыри получали характер государственного учреждения, и они становились центром и питомником духовной аристократии. Московское самодержавие, вероятно, до некоторой степени было обязано своим утверждением этой доктрине, поддержанной им. Заволжские старцы придерживались по этому вопросу других мнений. Что касается лично Нила Сорского, то он им вовсе не интересовался. Ему этот вопрос был совершенно чуждым, он даже для него не существовал с его чисто христианской точки зрения. Его моральные принципы мирились со всякой формой политической жизни. Но у Вассиана Патрикеева была другая забота. Он не мог забыть своего происхождения и родовитости; подчинение политической безграничной и бесконтрольной власти возмущало его аристократическую душу. Он употреблял все свои личные средства и престиж, приобретенный им в своей парии, на подкрепление оппозиции, с которой самодержавие боролось до тех пор, пока объединенная Москва не сломила ее железной рукой Грозного.

Все только что указанные мной элементы приняли участие в борьбе, почему я и старался определить их характер. Победа официальной церкви и абсолютизма втоптала в землю и потопила в крови благородные зародыши, существование которых в темных глубинах национальной истории обнаруживается в мрачной и скорбной судьбе некоторых малоизвестных героев. Зародыши эти еще под землею и едва показываются. Жатва еще далеко. Но в египетских усыпальницах хлебные зерна хранились тысячи лет и не погибли. Как хорошо знать и как утешительно думать, что в глубине, под пылью веков, заложены прошлым плодотворные семена, ожидающие своего часа…

Чтобы выяснить условия, среди которых разыгрывалась драма, на которую я намекал, и которая составляет главный предмет этой книги, мне остается указать читателю на одну сторону национальной жизни, уже не раз затронутую мной на предыдущих страницах, но требующую более подробного описания.

Глава четвертая Нравы

Внешний вид и моральная сторона. Женщина. Семья. Общество.

I. Внешний вид и моральная сторона

Завоеватели XIII века не мешали культурному развитию Руси. Напротив, они сами, до некоторой степени, передали ей свою цивилизацию. Взгляните на москвича XVI века: он, кажется, с ног до головы одет по-самаркандски. Башмак, азям, армяк, зипун, чебыги, кафтан, очкур, шлык, башлык, колпак, клобук, тафья, темляк — таковы татарские названия различных предметов его одеяния. Если, поссорившись с товарищем, он станет ругаться, в его репертуаре неизменно будет фигурировать дурак, а если придется драться, в дело пойдет кулак. Будучи судьей, он наденет на подсудимого кандалы и позовет ката дать осужденному кнута. Будучи правителем, он собирает налоги в казну, охраняемую караулом и устраивает по дорогам станции, называемые ямами, которые обслуживаются ямщиками. Наконец, встав из почтовых саней, он заходит в кабак, заменивший собой древнюю русскую корчму.

И все эти слова азиатского происхождения. В этом без сомнения есть знаменательное указание, хотя и относится только к внешней форме. Но гораздо важнее то, что известная примесь монгольской крови способствовала такой быстрой и покорной ассимиляции. В какой именно мере? Определить трудно. Русских документов, касающихся этого вопроса, нет, а показания иностранных путешественников противоречивы.