Венчание на царство происходило 16 января 1547 года. Было сделано все, чтобы придать ему как можно больше блеска и торжественности. При огромном стечении народа, при торжественном звоне колоколов, церковь и трон как бы сочетались во едином этом торжестве: епископы, священники, монахи возносили к Богу молитвы и просили его, чтобы он укрепил нового царя духом справедливости и истины, а бояре в это время осыпали трон дождем золотых монет, что являлось эмблемой изобилия тех благ, которых ему желали. Однако этот наследник греческих и римских императоров не решился осведомить иностранные державы о своих притязаниях. Он помнил, как неудачны были попытки такого рода его отца и деда. В 1514 г. Василий попробовал было именовать себя, с согласия посла Снитцпаннера, в договоре с Максимилианом кесарем. Но в Вене отказались подписывать этот договор. На согласие Польши, как и раньше, нельзя было рассчитывать и теперь. Вместе с некоторыми мелкими германскими княжествами большую сговорчивость проявили только константинопольские патриархи, возлагавшие вместе со всей восточной православной церковью свои единственные и последние надежды на Москву. Но Иван пока и здесь не выступал с заявлением о своем титуле и правах и только в 1561 г. после шумных успехов он решил попытать счастья с этой стороны. Просьба к патриарху подкреплялась значительными дарами. Патриарх Иоасаф признал Ивана царем и потомком царевны Анны. Он даже предложил московскому государю еще раз совершить торжественное коронование при участии особо назначенного для этого случая митрополита. На это оказалось излишним. Но из 37 подписей, скреплявших грамоту, присланную из Константинополя в Москву, 35 оказались впоследствии подложными. Православная церковь уклонялась от решительного ответа, хотя патриархи александрийский и антиохийский спешили признать совершившийся факт, а иерусалимский пошел даже еще дальше и провозгласил нового царя главою христианства. Но масса восточного духовенства отказывалась следовать их примеру. И таким образом в церковную общину, где государю как бы принадлежало верховенство, его царская власть проникала с трудом, так сказать, нагнувшись и даже оступившись на пороге. Но русскому народу эти подробности были неведомы. Поэзия былин свободно смешивала события и эпохи. Национальная гордость и народное воображение набрасывали чудесный покров на это несколько унизительное начало русского царства и на его неудачи. Носитель знаков царского достоинства видел восточную империю в развалинах, а православную церковь в опасности от мусульман, угрожавших ей от Босфора до Волги, и он направился к стенам Казани, чтобы стать защитником Церкви и победителем ислама. Московские художники, украшавшие символический царский трон, до настоящего времени хранящийся в Успенском соборе, прибавили новые, аналогичные прежним, вымыслы. Таким образом Иван оказался, по крайней мере в пределах собственной обширной державы, в ореоле славы и величия, какого не знал ни один из его предшественников.