Иван Грозный

А, вздыбить бы, вздрючить бы это сонное царство, стегануть его что есть силы нагайкой, заставить его закричать от боли, и проснуться, и начать жить! Чует, чует он, царь державный, силы в себе великие! А что толку? В том-то и разница между ним, царём земным, и Им, Царём Небесным, что слово царя земного не есть ещё дело, а слово Царя Небесного — это дело и есть... И указы его, государя великого, верные — всё во благо державы и народа его. И величественны, и стройны замыслы его, и знают он и ближние люди его, что нужно, чтобы процветала держава Российская и ныне, и в грядущих веках. Но дело — дело-то будет делать кто? Куда ни кинь взор — одни замшелые пни вокруг, одни беззубые рты, да седые бороды, да шубы собольи, да спячка, да лень, да спесь непомерная. И какое дело тем пням ни поручи, всё сделают не так, а то и вовсе не сделают ничего.

Людей! Людей надобно ему, царю московскому, новых людей, бойких, усердных, бескорыстных, преданных ему и делу державному его... Множество людей! А где их взять?

Подал как-то с год назад Алексей Адашев ему, государю великому, челобитную одну. Любопытная то была челобитная! Будто сам он, царь, себе же и писал — настолько то, о чём печалился не ведомый никому простой воинник Ивашко Пересветов[42], отвечало тайным думам и помыслам царским.

Первое, писал тот Ивашко, «не мочно царю без грозы быти; как конь под царём без узды, так и царство без грозы». И то была самая сокровенная, самая заветная дума царская, что пока таил он даже от ближайших советников своих. А почему таил? А потому, что поклялся тогда, по молодости лет, на Торгу, пред всем народом христианским, править Русской землёй без грозы, одной лишь милостью своей. Да, похоже, что зря поклялся. Только грозой, видать, и можно разбудить то сонное болото, что зовётся Русской землёй! И лишь грозы, лишь кнута они и боятся, смиренные подданные его, чьим царём волею судьбы угораздило его стать. Кнута — и ничего кроме него!

А второе важное, что писал Пересветов, — «воинником царь силён и славен». Л вельможеством, живущим в бесстрашии и своеволии, он слаб, и то царство обречено и погибнет, где сила не у царя, а у вельмож его. И тех воинников простых должен царь всячески приближать, и оберегать, и держать их на полном своём жалованье, чтобы знали они лишь его государеву службу, а других никаких дел им не знать. А чем больше будет, тех воинников, тем державе его будет лучше, и должно все дела и службы в государстве передать им. А боярам, да князьям, да вельможам ленивым дел никоторых доверять нельзя, ибо не о пользе государственной радеют они, а только лишь о себе и самовольстве своём.

   — Ты знаешь его? Кто он такой, тот Ивашко Пересветов? И где он сейчас? — спросил тогда царь у Адашева, возвращая ему, хранителю государевой постельничей казны, ту челобитную назад.

   — А в яме сидит за долги. Прикажешь, государь, отпустить?

   — Отпусти. И долги из казны оплати. А после и к делу какому-нибудь приспособь. Может, пригодится ещё... А сам-то ты что думаешь о писаниях его? Дело пишет, по-твоему, или то пустое всё?

Суров был сей ближний помощник царский. И был он твёрд в слове своём, и никогда не отводил он глаз под взглядом повелителя своего. И знал царь Иван, что никогда этот бледный, молчаливый юноша не скажет и не сделает ничего, что было бы противно совести его. А ещё ценил в нём царь, что не докучал он ему, государю великому, с пустяками: уж если принёс он что на доклад ему и ближней думе его, значит, то дело было великое, чрезвычайное! И ведомо было также царю, что никаких взяток, никаких посулов ни от кого постельничий его, и казначей казны его царской, и Челобитной избы его начальник Алексей Адашев никогда не брал. А уж ежели кто наветом либо обманом досаждал царю в челобитных своих, то был он, Адашев, на то крут и на расправу скор: коли уличит кого в навете или обмане, тот больше челом не бей, и быть тому в тюрьме либо сослану, смотря по вине.

И бывало, что и больше благовещенского попа слушал его царь. Поп — тот вечно петлял, и крутился, и всё рядил, всё взвешивал: может, оно и так, а может, и эдак... А Алексей был прост. Сказал — как отрезал: либо да, либо нет.

   — Ну, так как же, Алексей Фёдорович? Дело пишет твой челобитчик или нет?

   — Дело, государь.