Иван Грозный

Этот преемник Непеи носил фамилию Савина. Проживши десять месяцев на берегу Темзы, он возвратился в Москву только с письмом Елизаветы, очень туманным и неопределенным. К обещанию помощи, на которую, правда, трудно было рассчитывать, она прибавляла уверения в своей дружбе к царю. Она писала, что, когда ему заблагорассудится воспользоваться ее гостеприимством, она примет его с подобающими почестями, примет на себя заботу и все расходы по его содержанию. Таким образом, она предлагала ему не союз, о котором он мечтал, а милостыню.

Иван казался проснувшимся от сладкого сна и был очень не в духе. Утратив всякую меру чувства, он написал Елизавете ответ в духе тех посланий, какими он в то время честил шведского короля. Он писал ей, что не допускает мысли, чтобы она сама отнеслась так неуважительно к потомку римских кесарей. Он думал, что она госпожа себе и свободна в своих действиях, но теперь видит, что ею управляют другие, и кто же? Простые мужики! Сама она «пошлая девица» и ведет себя соответствующим образом. Он не желает больше поддерживать с ней никаких отношений. Москва обойдется и без английских мужиков.

На ругательства не стоило обращать внимания. Привыкшая к мадригалам Елизавета могла только улыбнуться, прочтя письмо Ивана. Но прежде чем оно пришло в Лондон, там была получена весть, что царь отобрал у московской компании все льготы и привилегии, отобрал у нее все товары и наложил запрет на ее торговлю. Закрывались пути, приобретенные такими усилиями! Погибла надежда отнять у венецианцев и португальцев восточные рынки. Нужно было постараться избежать этого несчастия. Казалось, один только человек был в силах это сделать. Поставив во главе нового почетного посольства Роберта Беста, Елизавета отправила с ним Дженкинса.

Но даже и этому смелому исследователю пришлось испытать перемену обстоятельств. В 1571 г. он высадился в бухте Святого Николая на острове, названном английским мореплавателем Rose-Island, из-за найденных там диких роз. Отсюда он сообщил в Москву через прежнего переводчика при Савине, Даниила Сильвестра. Но он не мог ни сам проехать, ни переслать весть, так как свирепствовала чума и по дорогам устраивались карантины. Один гонец пытался пробиться силой и чуть не был сожжен живым. Кроме того Иван отправился в поход против шведов и, по словам русских властей, нечего было и думать догнать его. К этому еще прибавляли, что если бы Дженкинс и решился на это, его жизнь была бы в опасности. Царь обвинил его в крушении своих планов и объявил, что отрубит ему голову, если он посмеет явиться в Россию.

Англичанин нисколько не испугался. Хотя холмогорский воевода отказывал ему в помещении, провианте и покровительстве, а местное население относилось враждебно, он пробыл здесь до января 1572 г. Затем, миновав заставу, он смело явился к Грозному в его убежище — Александровскую слободу. Он, вероятно, успел оправдаться еще заранее, так как царь принял его очень милостиво. Иван поспешил окончить обычные церемонии приема и быстро перешел к конфиденциальной беседе, в присутствии только двух своих приближенных. По обыкновению, к делу, интересовавшему его, он прибавил еще десять других. Он долго говорил о каких-то английских купцах, привозивших будто бы ему письма, позорящие его имя. После долгих предисловий он приступил к главному вопросу, спросил, как обстояло дело с «тайными поручениями», известными Дженкинсу, по поводу которых Рондольф принял некоторые обязательства. Дженкинс ответил, что он слово в слово передал королеве адресованные через него поручения и что королева, милостиво выслушав их, поручила Рондольфу вести дальнейшие переговоры. Он же уверяет, что никаких обязательств он на себя не принимал. По вине этого посредника и произошло недоразумение. Чтобы подкрепить свои заверения, он вручил Ивану письмо Елизаветы.

Ивана приятно удивило то, что в письме Елизаветы не было ответа на его дерзости. Она с большим достоинством говорила, что ее подданные не дают повода к неудовольствиям, и ей нечего опасаться, что придется искать пристанища в чужой стране. Она пребывает в наилучших чувствах по отношении к царю. Если он согласен забыть свое законное неудовольствие против английских купцов и вернуть им льготы, она готова дать ему самые очевидные доказательства своей дружбы. Дженкинс повел дело так, что Грозный принял за уступчивость то, что было выражением презрения. Он опять дал Дженкинсу аудиенцию в Старице и после некоторых колебаний согласился вернуть свои милости московской компании и ее главе Вильяму Гаррету. Он теперь отказывался от всяких тайных соглашений. Когда Дженкинс спросил об именах английских подданных, давших повод к неудовольствию, царь ответил с достоинством, что если он их простил, то не для того, чтобы их наказала королева.