Иван Грозный

Туда, в этот ад, надев кольчугу и железный шлем, смело, с достоинством, снова отправился Бертольд Вестерман. Ратники, следя за ним, удивлялись:

— Вот так храбрец! Смело правды добивается.

Через голову Вестермана летели ядра и стрелы как с той, так и с другой стороны. Но ни Бертольд, ни его дочь не замечали того. Генриетта помогла отцу сесть в лодку. Гребцами были бородатые даточные люди. Они успокаивали плакавшую на берегу дочь Вестермана:

— Ладно, девка, ничаво!.. Бог не выдаст, свинья не съест! Стреле места хватит и без нас. Гляди, что простору!

Переплывая через реку, Вестерман почувствовал, как по его шлему скользнула стрела. Он настойчиво преодолевал все препятствия по пути к замку. Опять поднял хоругвь. Заскрипели цепи, мост медленно опустился; в пролете ворот его с нетерпением ожидала толпа рыцарей и горожан.

Вестерман в точности передал все сказанное воеводой.

Молча выслушали его рыцари. Вестерман не заметил в них прежней заносчивости. Командор обороны замка и нарвский предикант[60] Зунен вежливо попросили передать воеводе, что им нужно время до утра, подумать.

Вдруг вбежала стража, спустившаяся с «Длинного Германа», и крикнула:

— Наши рыцари идут!

Переговоры с Вестерманом были тут же прерваны. Радостно оживился замок. Вслед Вестерману раздались крики: «Изменник! Смерть тебе! Будь проклят!»

С холодной улыбкой он выслушал оскорбления.

Опять вернулся он в Ивангород. Генриетта крепко обняла отца.

— Теперь уж я тебя никуда не пущу! Если тебя убьют, что буду я делать?.. Матери у меня нет, ты один у меня остался.

Причитанья дочери больно было слушать Бертольду. Он сказал:

— Наш кровожадный фогт губит немцев. Бертольд Вестерман на полдороге не останавливается. Если мне придется идти в замок еще и еще раз — я пойду. Горожан надо спасти от гибели. Они наши с тобой братья. Коли что случится со мной, Бог тебя не оставит, но я пойду. Никто не может меня теперь остановить.

Рыцари вновь стали просить об отсрочке ответа, о чем Вестерман и доложил Куракину.

Воеводы и слышать не хотели об отсрочке. Они тотчас же приказали пушкарям и пищальникам усилить огонь по Нарве. Грохот и свист поднялись с еще более страшной силой. Пороховой дым застилал окрестности густыми сизыми облаками.

Гневное лицо Куракина стало страшным. Глаза свирепо блестели, серые брови сдвинулись, рука судорожно сжимала рукоять меча.

— Ступай, храбрый Бертольд, — сказал он охрипшим от ярости голосом, — уведомь в последний раз ливонских мухоморов, — мы не дадим им ни единой минуты роздыха; пуская не ждут, когда мы подомнем под себя их замок. Горе тогда будет твоим немцам! Скажи и посадским в замке, чтоб не надеялись на рыцарей… Между ними и нарвскими горожанами русская сила стоит… Никакие защитники к ним не подойдут на помощь, а то, что сторожа увидели с «Длинного Германа», объяви им: это наши московские воины… идут нам в подмогу.

Ни слезы, ни мольбы дочери не могли помешать Вестерману снова переправиться через реку и снова под огнем обоих противников пробраться к замку.

— Жаль немцев! — бормотал он про себя в страшном волненье.

Повторилось то же, что и в предыдущий раз. Рыцари упрямо твердили:

— Попроси воевод хоть немного дать нам отдыха — мы сейчас пришлем гонца. У нас будет совет.

Вестерман в третий раз благополучно вернулся в Ивангород. Воины принесли ему из монастыря меду, и вместе с ним воеводы выпили по чарке вина за его здоровье.

Бертольд, растроганный обращением с ним московских воевод, сказал:

— Лучшей наградой будет мне, если вы казните нашего безумного фогта, и война кончится, и немцы снова начнут заниматься мирною торговлею с Москвой. И я бы хотел сходить в замок и в четвертый раз, чтобы образумить рыцарство. Я не хочу гибели моих братьев, не хочу, чтобы понапрасну проливалась немецкая кровь! И что нам делить с русскими?

Воеводы развели руками от удивления.

— Твоя воля, добрый человек! — сказали они. — Неволить храбреца — грех, останавливать еще грешнее, но только не образумить тебе рыцарей. Наш меч их образумит. А ты нам пригодишься.

Генриетта стала уговаривать отца. Она безмолвно проводила его до лодки и, рискуя быть раненной, осталась на берегу ждать.

Осажденные устроили в «звездной палате» замка совет.

— У нас мало запасов, — раздалось в ответ на призыв Вестермана. — Немного ржаной муки, сала и масла да бочки три пива. А пороху так мало, что если хорошенько пострелять, через час-другой ничего не останется. Вдобавок в замке теснота от народа, множество бедных горожан укрывается во рву, они отданы на произвол судьбы. Московиты уже овладели городом. Теперь будут добывать замок, а из своей крепости они палят без устали. На орденских братьев надежда плоха. Какая польза будет всему краю, когда мы станем защищать замок? Защитить мы его не сможем, а только пропадем все.

Одетый в бархатное платье юркий брифмаршалок[61] с гусиным пером за ухом спросил:

— А кто же поручится, что мы останемся целы, если сдадимся? Русские не сдержат обещания и всех нас перебьют.