Иван Грозный

И в этот раз также в выигрыше остался царь Иван. Ему это доставило большое удовольствие. Он весело рассмеялся, похлопав по плечу англичанина, который делал вид сконфуженного своей неудачей. Царь понимал, что ему уступают в игре, и принимал это как должное, отнюдь не выдавая себя, не показывая виду, что он выиграл благодаря тому, что из уважения и страха ему уступают.

Он насмешливо подшучивал над «проигравшимся» Якоби, а тот вздыхал после этого еще больше, в растерянности качал головою.

Царь и тут хотел быть царем: и все другие, кто с ним играли в шахматы, поступали так же, как и Якоби.

Откинувшись на спинку кресла, царь сказал с улыбкой:

— Что-то Писемский долго мне невесту не везет. Послушал я тебя, посватался к ней, а видишь, как дело затянулось. Ты говоришь, красива она? Не так ли?

— Государь, смущает меня одно: какова бы она ни была красавица, все одно не стоит она тебя. Столь великому и мудрому владыке трудно найти под стать невесту.

Царь испытующе посмотрел на него.

— Яков, не ври! Красавица, даже из холопок, хороша. Одной мудрости, да в придачу знатности, мало… Гляди, я облысел… Тело мое немощно… Состарился… За что меня любить?! Пробовал я приблизить к себе деву…

Тяжело вздохнув, царь с усмешкой махнул рукой.

— Ты — лекарь… Верни мне мою молодость! Ну! Озолочу тебя; первым человеком в моем царстве сделаю.

Англичанин растерянно пожал плечами.

— Чего же ты! — нетерпеливо стукнул его по руке царь.

— Не по силам то мне, да и никому на то разума не дано. И едва ли когда смогут люди то…

— Молчи! — громко сказал царь. — Не надо! Боюсь! Давай сызнова играть. Вот моя молодость! Забываю я обо всем на свете, когда сижу за этой диковинкой.

Иван Васильевич показал на шахматы.

— На душе мне легче становится… Я чувствую тогда, что живу, будто здоров, будто нет горя у меня. Кто выдумал это — того следует почитать как чудотворца.

Роберт снова расставил шахматы.

Началась игра, во время которой царь Иван любил вести тихую, спокойную беседу.

— А я и не гонюсь за той девкой… Коли союза у меня не будет с королевой твоей, то и незачем мне ту княгиню аглицкую брать. Господь с ней! Союз мне надобен с твоей землей… Мы хорошо понимаем, сколь полезны для Англии товары нашей страны. Если мы не встретим в нашей сестре королеве Елизавете большей готовности, чем ныне, то все повольности в нашей земле у ваших купцов будут отняты. И мы сию торговлю передадим голландцам, венецианцам и германцам… А с вами торга не будет. Однако я еще подожду от нашей сестры решения — либо согласия, либо отказа. Буду ждать Писемского.

Сделав несколько ходов шахматами, царь Иван откинулся на спинку кресла. Отдохнул немного. Вытянулся.

— Больно в пояснице… Ломит, — сморщился царь.

Якоби заботливо вскочил, приложил ухо к спине царя.

— Ничего, государь… Застуда… Пройдет… Овечьего молока испить на ночь… Да настойку из шелковой, водяной травы, как то ранее говорил я вам.

Внимательно поглядел на него Иван Васильевич.

— Пью я ее, да не помогает… Зуд меня одолел, по ночам не сплю.

— Яичный желток с солью смешать, да и помазать, где зудит… Ваше величество, это зело помогает.

— Коли так, помажь.

Царь Иван был послушным в лечении болезней. Он искренне верил врачам и во всем подчинялся их советам.

Глубоко вздохнув, он сказал:

— Не щадил я себя по недомыслию в малых годах, а ныне вот и жалею… Много я прелюбы сотворил, прости ты меня, Господи! Много грешил!

Царь набожно перекрестился.

— Ну, играй… Ставь дальше… Не хочу думать о том.

Якоби услужливо углубился в игру. Царь тоже сосредоточил свое внимание на шахматной доске. Но через несколько времени все же опять оторвался от игры.

— Море нам нужно!.. — громко сказал он.

— Государь, вы обладаете огромным морем на севере…

— Мало! — сердито крикнул царь. — Мало!

Якоби испуганно съежился.

— Винюсь, государь. И то сказать, невежда я в сем деле.

Царь смягчился.

— Ладно. Ставь дальше.

IX

Писемского рано утром разбудил Неудача.

— Федор Андреевич, от королевы прискакали гонцы, приглашают тебя во дворец.

Быстро собрался Писемский. Чисто вымылся, даже побрился, расчесал волосы на голове, оделся в лучший парчовый кафтан и стал дожидаться послов королевы; поверх кафтана накинул опашень.

Природа благоухала. Был солнечный, весенний день. Писемский вышел на балкон, щурясь от солнца.

Яркие цвета, мягкий отблеск шелка и тяжелые складки бархата одежды Писемского как нельзя лучше гармонировали с блеском самоцветных камней, матовой белизной жемчужного шитья. Темные меха бобра и соболя, окаймлявшие ворот и короткие рукава опашня, делали фигуру Писемского важной, величественной.

Наряды московских послов всегда приводили в восхищение иноземцев своей необычайностью, сказочным своеобразием. Их называли «костюмами покоя». Широкие, свободные, они говорили о широте и мощи самой русской натуры.