Иван Грозный

Никогда порубежный страж Московского государства, неприступный для врага Ивангород, не видел такого множества народа, как с приходом войска. Проезжие дороги превратились в пешеходные. Телеги и возы с трудом пробирались сквозь толпу. «Эй, поберегись!» — то и дело оглашало воздух. Тут же бродили свиньи, жеребята-стригунцы, козы, ягнята… Около монастыря скрипели сухие, надтреснутые голоса нищих, сидевших с деревянными чашами на пути у прохожих. Калики-перехожие тянули «лазаря».

Купцы, помолившись на все четыре стороны, развязывали товары. На лотках появились уже золотые, мухояровые и иные ткани. Плотники возились с досками, сколачивая лари. Стук топоров и молотков мешался с предпраздничным гулом толпы, ржаньем коней, с отзвуками церковного благовеста. Расталкивая всех, бродили монахи с иконами. Ратники, отдохнувшие от военных переходов, прогуливались по базару, с любопытством поглядывая на раскинутые в ларях товары.

После многих окриков, пинков, толчков и свиста Андрейке удалось все же добраться до церковного садика, где на скамье мирно беседовали его товарищи.

Нижегородский ратник Меркушка-хлебник встретил его радостной вестью:

— Гераська приходил, Тимофеев, ваш — колычевский, искал тебя.

Бечева от салазок выпала из рук Андрейки.

— Где ж он?

— В церкви. Сейчас выйдет.

Андрейка опрометью побежал в церковь.

Встреча была братской. Парни крепко обнялись.

— Жив?

— В добрый час сказать — в полном здравии.

— И я, Бог милостив…

— Вижу, Герасим, вижу… Как ты попал-то сюда?

— Осподь царя надоумил, а царь народ… Вот я, стало быть, и живу здесь…

Герасим рассказал о своей жизни в стане порубежной стражи.

Вдруг со свистом сзади в плечо Андрейки глухо вонзилась громадная стрела. Обливаясь кровью, он упал наземь. Герасим быстро выдернул стрелу. Андрейка успел проговорить: «Герасим, убили!» — и впал в беспамятство. Подбежали люди, подняли его, понесли в ближний дом. Вслед за этим на площадь со стороны Нарвы посыпались сотни стрел. Богомольцы, не поместившиеся в церкви, а стоявшие наружи, в страхе заметались по улицам. Многие из них, вскрикнув, падали, раненные стрелами. Проклятья и стоны слышались со всех сторон.

Ратники бросились к воеводам, прося их ударить из пушки по Нарве. Воеводы наотрез отказали. Царь не велел без его разрешения начинать вновь войну с немцами. «Пускай Ругодив (Нарва) стреляет, мы не будем, пока царской воли на то нет. — Так ответили воеводы. — Потерпим».

В Москву были посланы гонцы с донесением о случившемся.

X

Площади и улицы Ивангорода целыми днями были пусты, только богомольцы поодиночке, с опаской, пробирались в монастырь. Иные, не доходя, падали. Раненых уносили. Рыцари целые дни разгуливали по крепостным стенам Нарвы, высматривая людей на ивангородской площади и набережной, и расстреливали неосторожных.

В воеводской палате ивангородского дворца собрался ратный совет. Как быть с Нарвой?

Больше всех горячился Никита Колычев.

— С каких это пор повелось, — кричал он, — чтоб русский воин подставлял покорно свою грудь врагу?! Народ требует, чтоб и мы палили в них… Нельзя идти против народа!.. Сам Осподь велит нам разрушить до основания Нарву… Будем стрелять день и ночь, а перебежчиков из Нарвы, приходящих под видом друзей царя, подобных купцу Крумгаузену, всех губить и черный люд ихний надо уничтожать… Что за эсты? Что за латыши? Никого и ничего не жалеть!.. Все предать огню и мечу, чтоб проклятые ливонцы навсегда запомнили нас, русских… Камня на камне не оставить от Нарвы — вот что по чести надлежит нам теперь сделать… Если мы не будем губить немцев, ратники сами учнут избивать их…

Лицо боярина Никиты налилось кровью, щеки раздились, глаза сверкали злобою; он грозно потрясал кулаками, обратившись в сторону Нарвы.

Спокойно, с едва заметной усмешкой на губах, следил за ним Алексей Басманов.

После Колычева говорил Куракин. Он был старый воин. Выше всего ставил порядок в воинских делах. По Казанскому походу знал он и военную повадку царя. Иван Васильевич не из тех, что, очертя голову, не проведав обо всем, бросается в драку. Знал он и то, что царь в спорах с Ливонией особенно осторожен, ибо он не хочет ссориться с германским императором.

— Вольно рыцарям бунтовать! — сказал он. — Видит Бог, мы не зачинщики… А коли Богу и царю станет угодно вразумить рыцарей — мы послужим тому благому делу с честью. Вот мой сказ!

Воевода Данила Адашев поддержал Куракина: не идти на поводу у ругодивцев! Без царского приказа ни-ни!

Сабуровы-Долгие и стрелецкие головы Сырахозины, Марк и Анисим, настаивали на том же, на чем и Колычев. Нечего-де ждать царского приказа, а начинать немедленный штурм Нарвы, не щадя ни снарядов, ни людей, идти напролом. И повторяли то же, что кричал Колычев: «Не оставить камня на камне от Нарвы и перебить всех мнимых наших друзей», и тоже поминали ратмана города Нарвы Иоахима Крумгаузена.

Поднялся со своего места Алексей Басманов. Спокойный, чинный вид его смутил многих.