Иван Грозный и Девлет-Гирей

Под самый занавес Молодинской эпопеи произошли еще два события, как бы поставившие итог этому тяжелому и полному тревог году. В конце августа Девлет-Гирей прислал Ивану Грозному своего гонца Шигая (Шах-Али) с грамотами от себя и своих сыновей Мухаммед-Гирея и Адыл-Гирея. В своем послании хан, пытаясь сохранить лицо после сокрушительного поражения, писал русскому царю, что он де всего лишь хотел при личной встрече получить наконец ответ — даст Иван ему, крымскому «царю», Астрахань или же нет. «Хотенье мое было: с тобою на въстрече став, — писал крымский «царь» московскому, — слова не оставив, переговорити… И ныне по прежнему нашему слову, меж нами добро и дружба быв, Казань и Асторохань дашь, — другу твоему друг буду, а недругу твоему недруг буду; от детей и до внучат межь нами в любви, быв роту и шерть учинив, нам поверишь». В том, что под Москвой произошло многодневное кровопролитное сражение, хан обвинял самого Ивана, который де уклонился от встречи и послал воспрепятствовать благим намерениям крымского «царя» своего воеводу Воротынского. В итоге некоторые горячие татарские богатыри, видя, что за ними идет московское войско, «серца своего не уняв, на серцо свое надеяся», вступили с ними в бой. Обещая Ивану свою дружбу и союз в обмен на Астрахань и Казань, Девлет-Гирей угрожал, что если де Иван откажется, то тогда ему не останется иного выхода, как «с недругом твоим, с королем (видимо, хан еще не знал того, о чем был осведомлен Иван, о смерти Сигизмунда II. — П.В.), в дружбе быв, и зиму, и лето на тобя учну ходити…, однолично мы о тех городех до смерти своей тягатися нам того у вас», потому как если два этих мусульманских юрта «…не возмем, — и нам то грешно: в книгах у нас так написано: для веры однолично голову свою положим»^{412}.

Однако попытки хана приуменьшить размеры поражения, представить окончившееся для него сокрушительным разгромом многодневное побоище лишь незначительной схваткой, никак не влиявшей на расстановку сил, сложившуюся после московского пожара 1571 г., не имели успеха. Ханский гонец встретил в Москве весьма холодный прием. «До указу» его держали в Боровске, а затем 4 сентября Иван принял его в подмосковном селе Лучинском «на крестьянском дворе», причем Иван даже не спросил, как это было принято дипломатическим протоколом, о здоровье «брата своего» крымского «царя», а привезенные грамоты велел передать дьяку А. Щелкалову. Хан, очевидно, понимал, что его прежние требования будут отклонены в Москве. Поэтому он дал Шигаю инструкции пойти в случае необходимости на уступки — у московского государя де земли много, так почему бы Ивану не дать ему всего лишь два города, тем более что он, Девлет-Гирей, сделал даже больше, чем его прадед Мухаммед-Гирей 50 лет тому назад («яз де деда своего и прадеда ныне делал лутчи»)? В конце концов, если уж Иван не желает отдавать оба города, то хотя бы пусть одну Астрахань вернет, «…для того, что ему (Девлет-Гирею. — П.В.) соромно от брата своего от турского, что он с царем и великим князем воюетца, а ни Казани, ни Астрахани не возьмет и ничего не учинит…»^{413}

Иван проигнорировал новые татарские предложения, демонстрируя тем самым, что теперь, после Молодей, ситуация радикально переменилась и теперь не крымский хан, а он будет диктовать условия нового соглашения между Москвой и Бахчисараем. И его правоту явочным порядком поспешили подтвердить Большие ногаи. Дин-Ахмед-бий, убедившись в том, что Девлет-Гирею не удалось одолеть Ивана и что последний отнюдь не склонен идти на какие-либо уступки, поспешил отложиться от неудачливого крымского «царя» и начал искать милости московского государя, тем более донские казаки при поддержке московских ратных людей совершили успешный набег на ногайский город Сарайчик и пограбили ногайские улусы. Хан же отказался помочь ногаям в их беде^{414}.

Да и сам крымский «царь» понимал, что ему сейчас не до организации нового нашествия на Русь. Его запросы были лишь попыткой сохранить лицо, но на большее у него сил уже не оставалось. Примечательно, что в 1573 и 1574 гг. на южной границе было относительно спокойно. Нет, конечно, татары не отказались полностью от попыток разжиться ясырем, однако предпринимавшиеся отдельными мурзами набеги не шли ни в какое сравнение с походами самого хана в 1571 и 1572 гг.