Иван Грозный (Книга 1, Москва в походе)

Недолго стоял в раздумьи на правом берегу Андрейка. Вскоре он увидел маленькую ладью с рогожей, готовую отойти к другому берегу. Гребец охотно захватил с собой парня.

Берег низкий, отлогий, огорожен крепким частоколом, за ним видны главы храма Софии-Премудрости.

Андрейку окликнул угрюмый воротник* с копьем:

- Эй, вихрастый! Ходи сюды! Чей?

- То ж, что и ты, - государев.

- Перекрести харю!

_______________

* В о р о т н и к - сторож у ворот.

Андрейка усердно помолился на храм.

- Кайся! Чего ради в слободу залез? Неровен час - и железа на мостолыжки... кузнецы рядом, - ехидная улыбка мелькнула на заросшем, косматом лице воротника.

- Не спесивься, Афоня, не на того напал ноне! - огрызнулся, выпрямившись, Андрейка. - Сам батюшка-царь послал меня. Литцом да пушкарем буду. Во, гляди!

Андрейка вытащил из-за пазухи грамоту.

- Не умудрил Господь! - смиренно попятился изумленный смелостью парня воротник и копье убрал с дороги.

- Веди в пушкарскую избу.

- Ладно. Шагай - лаптей не теряй.

Едкий дым стлался по земле. Защипало в горле и глазах.

- Ого! Заслезило! - рассмеялся воротник. - Засопел?

Андрейка вытер рукавом глаза.

- Дух чижолый! - закашлялся.

- Э-эх, овечка! Вон гляди! Ямы... печи...

Пустырь. Ни травинки, ни кустика. Песок, трудно идти. Деревья голые, почерневшие. Место неровное: норы, бугры, камни, дрова... Кое-где смердит дым, а где и огонь вырывается. Оголенные до пояса, покрытые копотью, возятся около ям и бугров люди. И многие из них лопатами вскапывают и бросают в желоба темно-бурые куски болотной руды. Ни на землю, ни на глину не похожа.

- У-ух, дядя! Народа-то што! - невольно вырвалось у Андрейки. В сильном волнении он огляделся кругом.

Около ям кирпичные вышки. Рядом колеса, похожие на мельничные. На воротах канаты, перекинутые через перекладину.

Парень, вконец озадаченный, схватил за руку воротника.

- Куда привел?

- Иди, иди!

Чем дальше, тем труднее становилось дышать и труднее двигаться среди угля, железа и дров. Поднялся такой шум, что невозможно стало слышать голос соседа.

Солнце в этом чаду выглядело тусклым, желтым, словно блин, плоским кругом.

В пушкарской избе сидел немолодой угрюмый боярин, а около него чудно одетый, не по-московски, безбородый иноземец.

Андрейка вручил боярину грамоту.

Боярин пристально осмотрел парня, неодобрительно покачал головой.

- Семейка! - крикнул он. - Дурень!

Из-за перегородки выскочил стрелец с бердышом. Задрал барашковую шапку: татарское лицо, косоглазое, озабоченное.

- Возьми, - указал боярин на Андрейку. - Сдай Григорию... С государева двора-то.

Парню показалось, что боярин недружелюбно покосился на него.

Стрелец ткнул Андрейку кулаком в бок. (Ничего, парень "в теле").

- Пластайся! Кланяйся! Боярин Телятьев!

Андрейка стал на колени, до земли поклонился боярину.

- Лезут к царю! - услышал он позади себя ворчливый голос Телятьева.

Вдоль высокого частокола, в щели которого видны разбросанные во множестве по пустырю пушки, Семейка-повел Андрея.

- Отколь? - спросил он.

- С-под Нижнего... С Волги... Безродный.

- Царь-батюшка, стало быть, послал тебя?

- Сам батюшка-царь. Точно.

- Н-ну! - Семейка с удивлением оглядел Андрея. - Смелой ты. Не убоялся?

- Струхнул малость. Да зря.

- Своими глазами так и видал его, батюшку?

- Своими. Как тебя. Зоркий! Крепкий!

Стрелец перекрестился.

Андрейка снисходительно посмотрел на него. Любопытство, с которым Семейка расспрашивал про царя, было ему забавно. Андрею было приятно, что его расспрашивают про дворец, царя, беседу с ним.

Семейка вздохнул:

- Э-эх, кабы мне побывать у царя-батюшки! Я бы ему рассказал. Все бы до ниточки поведал бы.

- Али челобитье какое?

- Лютый народ объявился... И отколь они взялись?

- Про кого же ты? Кто такие?

- Ой, брат! Поживешь - сам увидишь. Боярин Телятьев - медведь, а около него - шакалы. Они хоть и маленькие, да кусачее медведя. У них не вырвешься. Гляди, они и медведя сожрут. Хуже бояр народ объярмили.

- Ну! Про кого же ты?

- Обожди! Узнаешь. У нас так ведется, что изба веником метется. Говорю про дворян. В избе народ видел?

- Видел.

- Вот они и есть. И каждого сам царь посадил в слободу. Неродовиты, да сердиты! Возьми вон Грязного, Кускова, Курицына, Афанасия... Кто они? Иные просто казаками были, а иные из дворян. А этот Грязной - сущая коза в сарафане, Никита Елизаров - тож. Григорий Плещеев из холопов же... Испоместил их царь за Казань... Много их. Народу не легче от них.

- Пошто он на меня глазищи таращил? Боярин-то?

- Постоянно так, когда сам царь присылает. Боярину то не по нутру... Впредь не лезь! Того хуже едят. Чай, знаешь: жалует царь, да не жалует псарь. Испокон века так-то. Коли наверху похвалят, жди на низу горя...

- Пойми, дядя! Хочу пушкарем быть! Душа не терпит. Готов все снести, лишь пушкарем быть.

- Вона што! А Телятьев посылает тебя к плотникам да к дровосекам.

Андрейка притих. Зато стрелец, оглядевшись с опаской, молвил:

- И во всем у нас подобное: царь так, а бояре этак. Думаешь, царь не ведает?

Андрейка тоже огляделся кругом.