Иван Грозный (Книга 1, Москва в походе)

Сидя в возке, Таубе и Крузе желчно злословили про "московского варвара", издевающегося "над самыми святыми, христианскими чувствами". Оба дали клятву друг другу: очернить перед всей Европой "врага христианского мира". "О, если бы император принял сторону магистра! Ведь он же обещал! Неужели он не защитит своих единокровных братьев? Не мы ли разрушали в угоду немецкому протестантизму в своих городах не токмо римско-католические церкви, но и русские православные? Не мы ли мешали русским купцам вести торговлю с Ганзой и прочими? Не было случая, чтобы мы выказывали дружелюбие к России. Император должен оценить это! Он желал этого!"

Мороз, однако, давал себя знать. Ливонские послы, прижавшись один к другому, дрожали от холода, мерзли носы, щеки. Мысли путались, приходили в полный беспорядок. И, осуждая будто бы Ивана, послы вдруг, неожиданно для самих себя, переходили к осуждению магистра Фюрстенберга: "слаб", "недалек умом", "нерешителен", "не горд", "близорук"... Недостатков у магистра оказалось больше, нежели у "восточного варвара"... Плоха на него надежда, плоха надежда и на императора, все плохо!..

Затерянные в снегах деревушки сверкали алмазами, словно в сказке. Сосновые и еловые чащи вытянулись по сторонам дороги мощными, уходящими под самые облака, темными массивами, говоря о могуществе и богатстве ненавистной ливонскому сердцу страны. Ночью леденил душу тоскливый волчий вой. Хищники не боялись человека: лезли на коней, и только огневой выстрел сопровождавших посольский обоз конников спасал ливонцев от опасности оказаться в волчьих зубах.

После всего пережитого пугала не на шутку мысль о войне с этой богатырской, громадной, загадочной страной... Представлялось безумием вступать в эту войну. На кого надеялся магистр, затевая споры с Москвой? "Найдешь ли более опасного, более коварного, более кровожадного и сильного врага, нежели этот?"

Волки мчались по пятам посольских возков, иногда забегали вперед и садились, замирая в ожидании, по бокам дороги. Казалось, что и мороз и звери подучены царем преследовать "честных лифляндских дворян".

Послы молились про себя о том, чтобы хотя живыми добраться до дому. Господь с ними - и с царем, и с магистром! Только бы вернуться подобру-поздорову к своим семьям! Да там и сообразить, что делать дальше, как поудобнее поступить, чью сторону принять.

Жуткая тревога, боязнь "лукавого умышления" не покидали царя. Продолжали сниться страшные сны: кто-то наваливался ночью на него и душил, чего-то требовал... А вчера после отъезда ливонских послов царь перестал есть и пить. Во всем чудилась отрава... Только из рук одной Анастасии мог принять он пищу, приготовленную ею самой. Больше никому веры не было.

Царь сел "в осаду" - затворился в своих хоромах, как в крепости. Царица убрала от него кинжалы, сабли, пистоли. Она ходила за ним по пятам, хотя он чуть не с кулаками накидывался на нее, чтобы оставила его одного.

- Нечисть кругом, волшебство, волхование!.. В открытом поле ратоборствовать с царем, иуды, боятся! Все у моих ног, яко гады, ползают, а на худое - сильны! В волховании и порче они сильнее царя!.. Где же ему бороться со всею чародейской нечистью? На яствах, на питье, так и знай лихо. А за что? За войну? Слепцы! Несчастные!

Иван Васильевич оборачивался к окну и кричал:

- Не послушаю вас! Не послушаю! Я - царь! Моя государева воля воевать!.. Ослушникам голову с плеч. Бог на небе - царь на земле!

Он сегодня не умывался, не расчесывал, как всегда, свои волосы на пробор. Не смотрелся в зеркало.

- Анастасия! - крикнул он. - А Висковатый? Како мыслишь?

- Добрый... хороший... Верь ему!

Царь вопросительно смотрел на жену.

- Я... верю, но не ошибусь ли?

У Ивана дрожала нижняя губа. Видно стало ровный ряд белых, сильных зубов.

- Тела ради душу погубить захотели? - подойдя к окну, снова закричал Иван. - Недолог путь к падению! Будто не знаете?

- Да ты побереги себя, родимый мой батюшка! Бог с тобой!

Иван сел в кресло. Бледное, в слезах, лицо жены отрезвило его.

- Солимана... Крым... Ногай... Литву... Угры... Людишек лифляндских... и свейских... гордостью дымящихся... хотящих истребить нас и православие... Все! Все забыли!

Анастасия подошла к нему, обвила его шею своими тонкими теплыми руками и, целуя его голову, стала тихо успокаивать:

- Милый мой Иванушка, дружок мой, государь, ну кто тебя отравит? Кто тебя изведет чародейством? Клюшник берет яства и сам их пробует, после него дворецкий вкушает, и потом стольник тож пригубит, а кравчий ест больше тебя, да на твоих глазах... Касатик, солнышко ты наше, пожалей деток малых... не убивайся попусту!

Лицо Ивана оживилось. Он вскинул глаза на царицу, взял ее руку, прижал к губам: