Стандиш получил от царя, среди многих подарков, богатую бархатную одежду с рисунками, с золотом, на собольем меху, опушенную черным бобром.
Иван Васильевич в заботах о государстве старался доказать свое расположение к иноземцам, особенно к англичанам. Некоторым из них были выданы царские грамоты, освобождавшие их от явки на суд по тяжбам с русскими. Каждому иностранцу отводился отдельный двор. Они могли жаловаться на русских, если их кто обижал. Ни в чем не было помехи иноземцам. В вере тоже. Как хотели, так и веровали, хотя бы даже находясь на государевой службе.
Однако, при всем том, царь Иван Васильевич был очень разборчив в иноземных гостях и слугах и всегда держал их от себя на известном расстоянии. Бывали случаи, что он и высылал из России неугодных ему иноземцев.
Настойчиво льнули к царю Ивану Васильевичу подданные римского кесаря. Они добивались выгодной торговли для себя. Стараясь угодить царю, они лицемерно осуждали ливонского магистра, архиепископа и ливонских командоров за то, что те заключили союз с Польшей и ездят "пьянствовать и развратничать к королю Сигизмунду". При царском дворе опять появился выходец из Саксонии - Шлитте. Опять началась таинственная беготня его вокруг царя.
Ганс Пеннедос, Георг Либенгауер из Аугсбурга, Герман Биспинг из Мюнстера, Вейт-Сенг из Нюрнберга, Герман Штальбрудер, Николай Пахер и многие другие немецкие купцы и мастера стали постоянными гостями на царских обедах.
Покровительствуя немцам, царь старался противопоставить им англичан и голландцев, а голландцев, англичанам, зная, что между всеми ними ведется борьба за первенство в торговле с Москвою.
Иван Васильевич не раз говаривал: хорошо, что англичане пробились в Москву через льды Студеного моря. Говорил при немцах, испытующе поглядывая в их сторону. Немцы хранили бесстрастное молчание. Тогда царь начинал говорить о том, что он добивается Западного моря для торговых людей, - ему угодно завести сношения со всеми государствами Европы. Немецкие купцы приветствовали намерения царя Ивана добыть удобный торговый порт на Балтийском море. Лучше Нарвы ничего не придумаешь.
- Нам земли не надо, - махнув рукой, говорил Иван Васильевич. - Земли у нас много. О западной водичке тоскует наше чрево... Захиреет оно без оной водицы.
После беседы с иноземцами царь нередко созывал на тайное совещание дьяков Посольского приказа. Все приметили большое беспокойство у царя после ухода войска.
Однажды, созвав дьяков в Набережной горнице, где он, вдали от двора и бояр, любил беседовать со своими людьми о тайных делах, царь, обратившись к Висковатому, сказал:
- А ну-ка, Иван Михайлович, рассуди, как нам в мире с Фердинандом жить, чтоб войне нашей помехи не учинилось и чтоб порухи нашей дружбе с ним не было? Не ради Фердинанда, а ради нашего царства нам с ним в дружбе жить надобно.
Вопреки обычаю, царь велел дьякам в его присутствии сесть.
Висковатый, широкий, коренастый бородач, с косыми монгольскими глазами, пожевал губами, вскинул очи вверх, как будто что-то увидел на потолке, и тихо ответил:
- Держать в страхе немцев надобно... и дацкого королуса. Они почитают только силу.
Иван, обрадовавшись, вскочил с своего кресла, а когда и все дьяки поднялись с своих мест, он приказал им спокойно сидеть и слушать.
- Мысли у нас с тобою, Иванушко, сходятся... Я так думаю: немного ума понадобилось магистру, чтоб надеяться на Фердинанда. Немного ума и у архиепископа, благословившего сию войну. А Дания страшится за свою провинцию Норвегию... Под боком она у нас... Там я тоже войско держу... Сказывали мне, будто и в самой Дании неспокойно... Вельможи восстают на короля. Власть отбивают. А в затылке у них - Германская империя...
- Оно тако, государь, а приказу Посольскому притом же ведомо, что в Данию ливонские немцы то и дело ездят, и королус Христиан надеждою их обольщает...
- Головы им туманит и нас пытает... Да и Фердинанду угодить старается. Король тот не страшен нам, и дружба его не столь дорога нам, как дружба императора.
Приподнялся, поклонился царю дьяк Иван Языков, знавший латинский, польский, французский и немецкий языки.
Он был низок ростом, курнос и веснушчат, но вместе с тем уже кое-что позаимствовал за границей в манерах и одежде: носил короткие кафтаны, крепко душился заморскими духами и хитро вел в королевствах посольские дела. Иван Васильевич, хотя и считал грехом его подражание иностранцам, но легко мирился с этим, ибо это было нужно, и божие наказание за это должно пасть только на самого Языкова. Царь тут не при чем.
- Великий государь! - сказал Языков, поклонившись и прижав руку к груди. - Где в ином месте гнушаются ливонцами так, как то видим мы в немецких государствах? Трусами, еретиками, питухами их прозывают. Аломанские князья и города жалеют их жалостию христианскою, как погибающих, но не разумом политики. Ливония якшается с католиками, в Дерпте епископ - католик, да и само дворянство крепко держится за ту веру, а в немецких землях родилась иная вера, противная папе, противная польской. Императору нужна дружба с нами для борьбы с Турцией...