Читаем Иван Грозный (Книга 3, Невская твердыня) полностью

Но нет! Тут он, Семен, уже раз побывал и место запомнил отчетливо, и не может того быть, чтобы не нашел он гнезда атамана Ивана Кольцо. Не на день и не на два поселился на Суре лихой донской казак. И собирает он мужицкую рать не для забавы и не ради пустошной затеи, а для блага самих же посошных людей.

Широко распахнув свой голубой атласный кафтан на малиновой шелковой подкладке, сидел в своей палате румяный, веселый Борис Федорович Годунов любимый государев слуга, - внимательно выслушивая исповедь приведенного к нему по приказу царя неизвестного парня.

Вся внешность Годунова, тщательно расчесанные кудри, подстриженные борода и усы, красиво сидевший на его стройном стане кафтан - все говорило о мужественной молодости, самостоятельности и порядливости царского слуги.

Юноша чувствовал себя в его присутствии бодро, и в ровном спокойном голосе его звучала подкупающая своею простотою, ничем не стесняемая правдивость.

- Люди добрые говорят, - родом я из Заволжья... и боярская кровь течет во мне... Скрыли ребенком меня... Отца казнили по воле царской... Так говорят. Правда ли то, не знаю. А мою матушку, де, заточили в монастырь... Сам я ничего о том не ведаю: кто и чей я, да и где она, матушка. А сохранили меня колычевские люди и отдали на воспитание инокам в монастырь. Старец один княжеского рода взрастил меня на подворьи.

Борис Федорович слушал парня с большим любопытством.

- Ну, а как имя твое, добрый молодец?

- Зовут меня - Игнатий Хвостов.

Годунов погладил себя по лбу, как будто что-то припоминая.

- Скажи мне, Игнатий, пошто и каким случаем ты попал на государеву усадьбу, да и у кого ты ныне проживаешь?

Хвостов тяжело вздохнул:

- Тяжко мне стало жить при монастыре, да и старец тот помер, и увезли меня монахи искать счастья в Москву. Приютили на колычевском дворе, что за Земляным валом, в Березках...

- А и кто же тебя, отрок, туда послал?

- Старец покойный Феодосий не один раз мне говаривал: "Умру, де, я, так иди к колычевскому двору на Москве, скажи, что старец Феодосий послал посмертно..."

Борис Годунов задумался, лицо его стало сумрачным.

- А кто же там ныне из Колычевых живет?

- Старушки две убогие... Мужиков никого нет. Приютили они меня, спаси их Христос! Добрые они.

- А Степана Колычева нет?

- Не бывало такого... Не слыхивал я.

Борис Годунов задумался.

- Не рука тебе, парень, жить у Колычевых со старухами, - сказал он, неодобрительно покачав головою. - Надобно тебе к делу навыкать, чтоб добрым слугою государю быть. В Русском царстве много дорог, иные и в трясину заведут. И велено мне батюшкой государем поставить тебя на верный путь. Детина ты видный, да и порчи на тебе не примечаю, а из таких-то дородных детин и хорошие слуги царю бывают... Поселю я тебя у моего дядюшки, Никиты Годунова, он ныне Стрелецким приказом ведает. Будешь учиться у него, а чему - узнаешь.

- Воля государева - божья воля... - смиренно ответил юноша.

Борису Федоровичу по душе пришелся ответ его.

- Да будет так!.. - сказал Годунов, погладив по плечу Хвостова. На щеках Игнатия выступил густой румянец, а голубые глаза стыдливо скрылись под густыми черными ресницами.

Годунов еще раз дружелюбно осмотрел с ног до головы стройного молодого красавца и сказал громко и ласково:

- Дерзай!.. Иди смело прямой дорогой... Добивайся счастья. Оно будет у тебя.

В честь закладки нового пристанища на Студеном море в храме Спаса на Бору шло богослужение. Басистый дьякон Вахромей Шувалов, потрясая воздух громоподобным голосом, читал любимую царем главу из Второй книги пророка Ездры:

"О мужи! Не сильны ли люди, владеющие землею и морями и всем содержащимся в них?"

"Но царь превозмогает и господствует над ними и повелевает ими, и во всем, что бы ни сказал им, они повинуются ему".

"Если же скажет, чтобы они ополчались друг против друга, они идут и разрушают горы, стены и башни".

"...и убивают и бывают убиваемы, но не преступают слова царского; если же победят, все приносят царю, что получат в добычу, и все прочее".

"И те, которые не ходят на войну и не сражаются, но возделывают землю, после посева, собравши жатву, также приносят царю, и, понуждая один другого, приносят царю дани".

"И он один, если скажет: "убить" - убивают; если скажет: "отпустить" - отпускают; сказал "бить" - бьют; сказал "опустошить" - опустошают; скажет: "строить" - строят; сказал "срубить" - срубают; сказал: "насадить" - насаждают".

"И весь народ его и войско его повинуются ему".

"О мужи! Не сильнее ли всех царь, когда так повинуются ему?"

Иван Васильевич, за которым внимательно следили стоявшие позади него ближние бояре и иные царедворцы, думал о том, что пройдет год, два, три, и он снова поведет свои войска к Западному морю. Нет! Русь не побеждена; ее оттеснили от моря, но она оправится и с новой силой потянется к морю. Нужно поднять дух в народе. Нужна сильная власть. Студеное море поможет опять овладеть Варяжским морем. Недаром то море омывало уже в своих водах московские корабли. Так было!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза