Иван Грозный (Книга 3, Невская твердыня)

- Что-то долго не идут наши подьячие!.. - сказал, глядя в окно, Шевригин.

Он послал их вместе с Франческо Паллавичино за книгами для царя. Вчера один из вельмож приказал ватиканскому библиотекарю выдать из книгохранилища, как дар его святейшества государю Ивану Васильевичу, книги на сербском и греческом языках, которые печатались в Ватикане по желанию самого папы Григория. В них было подробное изложение споров на Флорентийском и Тридентском соборах.

Игнатий Хвостов на слова Шевригина отозвался шутливым замечанием:

- Тридентский собор восемнадцать лет длился. Не беда, коли наши подьячие немного и задержатся...

- Восемнадцать лет?! - удивился Истома, обернувшись.

- Иезуиты хозяйничали на нем... Могла ли от таких споров быть прибыль реформатам? Папа всех перехитрил.

- Да, власть тут, видать, поповская!

- Война братоубийственная в здешних царствах... Ихняя распря на долгие годы. Меняют веру с пролитием крови, с яростью звериною. И убивают кощунственно: с крестом и молитвою.

- Папа того же хочет и у нас... Шепнул мне поп Рудольф такое, что будто папа пошлет вместе с нами какого-то своего кардинала-иезуита, чтобы он нашего батюшку Ивана Васильевича в ихнюю веру, папскую, обратил... Царь ждет посла, князя либо дворянина, а нам посылают иезуита! Кажи вид, будто того ведать не ведаешь, а когда объявят, - кажи вид невпример радостный... Будем благодарить папу. Пускай едет. Государь всякую тварь найдет своим словом. Его иезуитом не испугаешь.

Явились подьячие. На тележке, запряженной двумя осликами, они привезли пять больших книжищ в кожаных мешках, обвязанных серебряными цепями. Оба подьячих были потные, красные и что-то чересчур разговорчивые.

Шевригин посмотрел на них подозрительно.

- Что это вы зело бойки пришли? А?!

- Винца хлебнули фряжского из ягоды... Угощали нас.

- Смотрите! - сурово проговорил Шевригин. - За непослушание - в Москве ответ держать будете.

Оба подьячих кротко поникли головами.

- Зря угощать здешние святые не станут! Цель свою имеют.

- Винимся, Истома Леонтьевич, соблазнились... Денек-то уж больно веселенький, солнечный... Мы с басурманами ничего не говорили... Ни слова... Они пробовали попытать нас, да нешто мы скажем!.. Пили молча, в благочинии. Денек-то уж очень веселенький, будто ангелы улыбаются.

- Ладно. Веселенький денек... Уберите книги в мой сундук. После полудня мы с Игнатием пойдем в папин дворец, а вы останетесь здесь. Блюдите порядок.

На улице послышался конский топот и скрип колес. Шевригин выглянул в окно.

- Едут. Ну-ка, Игнатий, погляди, много ли их там.

Он подошел к большому зеркалу в золотой оправе, внимательно осмотрел себя. На днях он коротко подстриг бороду и усы. Царь разрешил, коли явится необходимость при дворе папы, и совсем обрить бороду. Так нередко бывало в посольских делах Московского двора. Игнатий Хвостов оставил только небольшие усики, отчего стало еще прекраснее его чернобровое лицо. Римлянки, пылкие и несдержанные в своих чувствах, нередко дарили ему прямо на улице при встречах цветы. Подьячий Антон Васильев, втайне считавший себя красавцем, носивший из франтовства золотую серьгу в правом ухе, постоянно завидовал его красоте, но вида не показывал, а один раз и вовсе громко вздохнул, оставшись наедине с Хвостовым:

- Что мне делать? Здешние девки мне прохода не дают... Зарятся на меня, а я женат и дите имею... Вот беда-то!

Игнатий задумчиво посмотрел на него и строго сказал:

- Полно тебе, Антоша, не будь мокрой курицей. Думай о государевом деле. Не к лицу тебе такие речи. Постыдись!

Смутился, покраснел подьячий Васильев, внутренне упрекая сам себя за свои слова; хотел сделать больно Хвостову, а вышло наоборот.

Игнатий держал себя ровно, спокойно, где бы ни находился, и тем снискал большую привязанность к себе со стороны Истомы Шевригина и возбудил еще большее любопытство у посещавших дворец Медичи женщин.

- Борис Федорович не ошибся - тебя послал со мною. В посольском деле ты пригодный человек... Из тебя выйдет толк.

В палату едва слышно вошли посланные папою к Шевригину дворяне; они поклонились Истоме. Один из них сказал:

- Его святейшество изволит приглашать вас к себе.

Оставшись одни, подьячие некоторое время сидели молча, усмешливо переглядываясь между собой.

Антон Васильев мечтательно закрыл глаза:

- В этой стране солнце даже под рубаху залезает. И трудно тут быть праведником... слаб я, брат Сергей, не суди меня! Каюсь!

- Дорогой брат Антон, и ты меня не суди. Грешен и я. Не скрою.

- В Посланиях к коринфянам сказано: "осквернишеся людие блужданием с дочерьми Моавли... И разгневался господь на Израиля!"

- А в книге заволжских старцев и вовсе сказано: "будь проклят имевший блудное сожитие с иноплеменными!"

- Теперь я вижу, брат Антон, - не зря государь головы рубил заволжским старцам. Запугали нашего брата своею праведностью.

Антон рассмеялся:

- Да что же это мы: "брат" да "брат"?! Будто латынские монахи...

- С кем поведешься - от того и наберешься, Антоша.