Иван Грозный: Кровавый поэт

По «косвенным» источникам, видите ли, «возможно» сделать вывод, что царь Иван Васильевич «склонялся к содомии», то бишь к педерастии. «Косвенные источники» -это очередное откровение Курбского, согласно которому Грозный велел казнить Овчинина-Оболенского за то, что тот-де обвинил царя в блуде с Федором Басмановым. Вообще-то причины казни Оболенского остаются до сих пор загадочными. Курбский - а за ним и последователи - полагал, будто Оболенский принял смерть за то, что, как в том анекдоте, выдал государственную тайну про царя и Басманова. А если все наоборот? И Оболенский действительно за эти слова и поплатился, но исключительно потому, что они были клеветническим оскорблением?

Вряд ли сам Володихин, если ему принародно бросят в лицо известное русское словечко, свидетельствующее о принадлежности к той самой, не вполне традиционной сексуальной ориентации, снесет это с христианским смирением… Если Иван Грозный в чем и замечен, так это в повышенном интересе как раз к женскому полу.

Но это, в итоге, мелкие придирки. Гораздо более важен «творческий метод» Володихина, позволяющий понять, как именно работают мозги у тех, кто с детской наивностью принимает сочинения Курбского за чистую монету.

Вот Курбский в числе «безвинных», садистски уничтоженных ни за что ни про что «безумным тираном» поминает неких «воевод Дмитрия Ряполовского и Федора Львова».

Загвоздка в том, что таких воевод в русской истории нет. Ни малейших их следов в сохранившихся документах не обнаружено. Сам Володихин вынужден меланхолично признать: «Ни летописи, ни разрядные книги, ни синодики, ни боярские списки, ни «Тысячная книга», ни «Дворовая тетрадь», ни иные источники посередине XVI столетия не упоминают этих служилых аристократов так, как они поименованы в реестре». (Под «реестром» понимается то ли из пальца, то ли еще откуда высосанный Курбским «скорбный список» умученных «безумным тираном».)

Итак, никаких «воевод» нет. Что делает Володихин? Да с наивностью школьника, подгоняющего задачу под подсмотренный в конце учебника ответ, начинает фокусничать, с помощью хитроумных вывертов подбирая кандидатов на роль загадочных «воевод». В итоге «доискивается», что Ряполовский - это то ли (!) боярин Хилков, то ли боярин Палецкий, а Львов - Федор Троекуров. Почему? А по кочану! Аргумент один, представляющийся пытливому изыскателю железным: «сам» Курбский свидетельствовал! А коли так, ошибки быть не может. Юноше и в голову не приходит, что Курбский (ничуть не отягощенный ни честностью, ни праведностью) мог в попытках повесить на Грозного всех собак глядеть на закопченный потолок в своей ковельской резиденции и именно там высматривать мифических «жертв». Как будто тогда существовали научные журналы и аттестационные комиссии, придирчиво проверяющие подлинность всех приведенных фактов. Как будто полякам, преследовавшим свои узкополитические цели, было невероятно важно иметь чистую истину и они непременно указали бы Курбскому на ложь и подтасовки…

В общем, Курбский давным-давно умер, но дело его живет - трудами таких вот володихиных. К Володихинской книге мы еще вернемся как к собранию заскорузлых штампов и страшных сказок, почерпнутых из самых сомнительных источников, а в следующей главе поговорим о вещах посерьезнее.

В 1564 г., сытый по горло беспрестанными заговорами и изменами, окончательно обозлившийся на чванливую и ненадежную толпу бояр, Иван Грозный решает перейти к самым радикальным мерам.

Родилась опричнина!

Глава девятая

ИЗМЕНУ ВЫГРЫЗАЮТ, АКИ ПСЫ…

3 декабря 1564 г. жители Москвы с большим недоумением наблюдали, как из города уезжает царь. Сами по себе отъезды Ивана Васильевича были делом привычным - то на богомолье, то на охоту, не говоря уж о войне. Но теперь творилось нечто непонятное, чего никогда не случалось прежде: за царем следовал огромный обоз с ценностями, в том числе и церковными, казной, всем царским добром. Царя, в противоположность прошлым отъездам, сопровождало множество бояр, дворян и приказных - причем многие из них везли с собой жен и детей. Царский поезд вдобавок двигался под охраной необычно большого числа вооруженной конницы, сплошь из «детей боярских», не только московских, но и съехавшихся из дальних городов. Все это, вместе взятое, не на шутку удивило жителей, но к царю ведь не подойдешь запросто и не спросишь: «Куда собрался, батюшка?»

Тягостная неизвестность продолжалась целый месяц. Известно было только, что царь обосновался не так уж и далеко от Москвы, в Александровской слободе.

А потом в Москву прискакал царский дьяк Константин Поливанов с несколькими грамотами за пазухой - и тут-то грянуло так, что оторопели ко многому привычные москвичи…

Государь отказывался далее быть царем. Вульгарно выражаясь, объявил: надоели вы мне все, ухожу я от вас, ослушников и супротивников… Примерно так.