Иван Грозный. Том II. Книга 2. Море (части 2-3). Книга 3. Невская твердыня

— Знает ли кто-нибудь в христианском мире, чтобы русские люди ходили по морям, хватали бы и грабили торговых людей иных стран? И теперь не ради поживы чужим добром принял я атамана Керстена Роде на свою службу, а ради защиты от морской тати своих, русских, торговых людей и гостей иноземных…

Дьяки очень хорошо понимают, в чем тут дело, но поймут ли его, государя, иноземные владыки?

Колымет насмешливо махнул рукой:

— Чего уж оправдываться? Как говорится: «Всякий поп по-своему поет». Поделом нашего государя Змеем-Горынычем на весь мир огласили… Как-никак с разбойником дружбу свел, у всех на глазах.

Алехин покачал головой, сокрушенно вздохнул:

— Дожили! Видел я его… Василий Грязной его словил… Смотреть страшно. И вот наши посудины в море поведет. И без того немецкие князи на весь мир галдят о «московской опасности», а тут и вовсе на стену полезут. А главное — свои у нас есть мореходы пригожие. Обошлись бы!

— Герцог Георг Иоганн Фельденский из Элькоса уже бил челом своему императору, чтоб пойти войною на царя…

— Того еще не хватало… Мало у нас ворогов!

— Господь ведает, што будет. Уберусь-ка я с племяшем подобру-поздорову в Юрьев на службу к Курбскому, — вздохнул Колымет.

— А меня в Нарву отсылают, — сказал Алехин. — И то слава Богу.

— Братцы! Чего уж тут. Вишневецкий, и тот сбежал к королю.

— Тише, тише! — зашикал Алехин. — Кто-то идет.

В Посольскую избу вошел друкарь-печатник Иван Федоров. Низко поклонился дьякам. Они не ответили. Колымет подумал: «Тоже царский прихлебатель». Дьяк Алехин недовольно засопел носом: «Ах ты, сермяжная посконщина». И все втайне пожалели, что выгнать посохом его из избы нельзя — до царя может дойти. А царь только на днях его расхваливал за «Апостола». Бояре его после того на дух не пускают. Что он за человек? За что царь-государь жалует? Книги? «Апостол»! А что в том толку, какая корысть? Не нужны они. Обходились и без них. Дьяки и без федоровских книг довольно грамотны. Доход отбивать у переписчиков? Ах пес!

Колымет не сдержался и крикнул:

— Эй, Змаил, чего спишь?.. Не видишь, чужие лезут.

Татарин встрепенулся, вскочил, ухватился за секиру.

— Ладно… Сиди!.. — махнул рукой Колымет.

Цель была достигнута: печатник смущенно произнес:

— Прощенья прошу… коли не вовремя.

И низко, до пояса, поклонился.

— К Борису Федоровичу Годунову шел яз… будто их милость изволили в Посольскую избу жаловать?

Колымет, презрительно посмотрев на Ивана Федорова, усмехнулся:

— Чего тебе надобно от Бориса Федоровича?

— Бить челом осмелился его милости… Заступничества ищу…

Дьяки переглянулись.

— Челобитье? Годунову? Заступничества? — повторил Гусев насмешливо.

— Обижают нас земские приказчики. Хлеба не дают друкарям… да олова… да овса коню…

Дьяки расхохотались.

Иван Федоров тяжело вздохнул. Спросил удивленно:

— Смешон, видать, яз, коли изволите смеяться?

Колымет нахмурился:

— Не туда попал, дяденька! Годуновым тут не место. Шествуй в Земский приказ.

— Был яз и там. Боярин не принял. Дескать, не ко времени, да и худороден яз. К дьяку был послан, а дьяк наказал слуге: недосуг, мол!..

— Больше того говорить нам не о чем. Бог спасет. Иди с миром в свою палату.

Иван Федоров поклонился и при общем молчании вышел вон из Посольской избы.

Дьяки самодовольно переглянулись. Им было приятно видеть унижение человека, обласканного царем.

После его ухода Колымет сказал надменно:

— Возомнил друкарь о себе не по чину… Подумаешь — «Апостол»! Все полезли к царю. Неразборчив стал Иван Васильевич. Охрабрил холопьев.

— Да ладно. Бог с ними! Стало быть, надоели царю старые слуги.

— Малюта тут еще двух каких-то бродяг царю казал. Один будто соловецкий монах-расстрига, Беспрозванным его величают. Другой якобы холмогорский мужик Ерофей Окунь. С Северного моря забрели к нам, корабленники. Святые отцы с Соловков послали будто в Москву-то по корабельному делу.

— А я так думаю, Господь Бог всякую тварь двигает нам на пользу. Развалят они царство.

— Истинно: плесень — и та нам в пользу… Царь задумал новый дворец строить, камень понадобился. Городовой приказчик Семен Головня да боярин Фуников знатно поживились на том деле. Плесень будто с камня сводят… А никакой плесени и не было.

— Дворец? — разинул от удивления рот Алехин. — Какой дворец?!

— Тише! Тише! Молчи. Никому ни слова, — всполошился Гусев. — Государева тайна.

— От кого же то узнал?

— От дьяка Григория Локурова, што у боярина Фуникова сидит на Каменном дворе.

В Посольскую избу с шумом и хохотом ввалились Василий Грязной, Алексей Басманов и князь Афанасий Вяземский. В собольих шубах, нарядные, краснощекие с мороза, сытые и хмельные… Смеясь, важно развалились на скамьях.

Дьяки поспешно вскочили и низко, едва не до пола отвесили им поклоны.

— Добро жаловать, батюшка Алексей Данилыч, да батюшка князь Афанасий Иванович, да батюшка Василий Григорьевич! Не обессудьте нас, холопов государевых малых…

— Ладно. Буде! — махнул рукой сильно хмельной князь Вяземский. В это время у него выпал посох из рук. Оба дьяка бросились поднимать и нечаянно стукнулись лбами, да так сильно, что всем стало слышно.