Иван — я, Федоровы — мы

За полночь, в мокрой обмундировке, продрогшие Дымов и Ваня разыскали в районе «Красного Октября» командный пункт армии, оборудованный под обрывом в шахте. Связным из дивизии Сологуба обрадовались и тут же стали готовить пакет с приказом — дивизии переходить на оборону Тракторного завода. Эти несколько минут, пока Дымов получал пакет, Ваня, свалившись тут же на берегу, мертвецки спал. Едва Дымов коснулся его, Ваня уже был на ногах. Кто-то хриплым и усталым голосом сказал: «На дорожку погреть бы их горячим чаем, да времени в обрез. До рассвета им надо добраться. Дайте-ка хоть сухарей ребяткам».

Когда они уже отошли, Ваня оглянулся и в говорившем узнал командарма. Его лицо в красных отсветах от пылающей баржи казалось очень гневным. А руки командарма, что спеленатые младенцы, были перебинтованы.

Еще задолго до рассвета они добрались в штаб дивизии, укрывшийся в подвале сгоревшего дома. Ваня только вздремнул, как дежурный штаба крикнул: «Есть желающие идти в разведку в район Тракторного?» Вызвался Дымов. Он уже несколько дней не спал: видно, горе не отпускало его, и все рвался в бой. Лейтенант подобрал себе двух охотников. Ваню согласился взять до «ворот» — так разведчики называли выход из минных полей на оборонительной линии.

Снова пробирались среди пышущих жаром развалин. Разыскали за Тракторным заводом полк, на участке которого надо было вести разведку. Саперы провели через минные поля. Ваня остался у «ворот» и, замаскировавшись в окопе, вел наблюдение.

Дымов не смог углубиться в немецкую оборону: уже светало. Применив ту же тактику, что за Доном, он залег с разведчиками среди убитых накануне в контратаке наших пехотинцев. Так и пролежали разведчики весь день. А когда стемнело, стали рваться гранаты, началась перестрелка… В свете ракет Ваня увидел, как немцы, окружившие в овраге кухню, бросились врассыпную. Это наши «убитые» забросали их гранатами и обстреляли. Потом, как было условлено с Дымовым, Ваня, мигая фонариком, указывал разведчикам путь к «воротам». Помогал бойцам тащить толстого немца, а лейтенант прикрывал их автоматным огнем. Когда приволокли немца в штаб, у него зуб на зуб не попадал. Твердил одно: «Русские трупы ожили!..» И не сразу вырвали у «языка» сведения о немецких частях в этом районе.

В ту же ночь дивизия, получив пополнение, перешла на оборону Тракторного завода…

Два дня Ваня ходил какой-то торжественно-притихший, а на третий подошел к Филину с листком бумаги:

— Товарищ комиссар, разрешите обратиться?

— Одобряю, Федоров! Вступай в комсомол.

— Вы… откуда знаете?

— Да знаю уж. Давай заявление.

— Товарищ комиссар, — выпалил Ваня, — вам бы не Филин дать фамилию, а прямо Рентген.

— Жив останусь, после войны переменю, — засмеялся комиссар и приказал Дымову: — Готовь Федорова. Чтоб Устав назубок знал.

В первую передышку лейтенант позвал Ваню, вытащил из планшетки книжечку с потертыми на сгибах страницами и почти наизусть прочел. Урок закончил так:

— Запомни свои права и обязанности: бить фрицев до последнего! Если ясно — точка политграмоте.

А на другой день пришел политрук из политотдела. Поговорил с Ваней, остался доволен его бойкими ответами.

— А как у тебя с дисциплиной, Федоров?

Ваня замялся, поглядел вопросительно на лейтенанта. Тот ответил:

— Ничего. Тянет на тройку.

Комиссар, бросив взгляд на пристыженного Ваню, заступился:

— Бывает и на пятерку.

— Бывает и на двойку, — беспощадно заключил Дымов.

Комиссар с политруком ушли. У Вани щеки пылали, что рябина на морозе. Лейтенант повернул его к себе:

— Не дуйся, братишка. И в комсомол вступишь, буду драить тебя с песком, пока человеком не сделаю.

Ване не терпелось получить такую же книжечку стального цвета, как у лейтенанта, но бои не прекращались. Лишь тринадцатого октября с полудня в районе Тракторного завода установилась необычная для Сталинграда тишина. Из политотдела комиссару позвонили.

«Как стемнеет, собрать комсомольское бюро. Будем Федорова принимать».

Раз такое дело, Ваня решил заняться своей обмундировкой: подшил подворотничок из сложенного вчетверо бинта; обнаружив в цехах Тракторного завода мазут, густо покрыл им ботинки; начистил пуговицы гимнастерки до ослепительного блеска. Черношейкин в развалинах одного дома нашел большие портняжные ножницы и подстриг его — получилось хотя и «лесенкой», но под пилоткой не видно.

Для всех истребителей, кто воевал от Дона, прием Вани в комсомол был праздником. И день выдался солнечный, теплый, словно еще не ушло бабье лето. В воздухе, отдающем гарью, летали паутинки; все было спокойно, не верилось, что идет война. И герой сегодняшнего дня Ванюшка Федоров сроднился с бойцами. Кто-то из них обучал его военному делу, кто-то помогал добрым советом. Каждый отдал ему частицу своего сердца. Они гордились своим воспитанником. И хотя он был единственным у них сыном, рос неизбалованным и, по всему видно, неплохим человеком.